Юрий Поляков - Веселая жизнь, или Секс в СССР

– Вы, Леонард Семенович, не горячитесь, погубить человека мы всегда успеем.

– А какие у нас полномочия? – спросила Ашукина.

– Значит так, Капитолина Петровна, мы с вами обсуждаем поступок коммуниста, даем ему оценку и предлагаем парткому на выбор меру взыскания, – разъяснил Шуваев.

– Высшую? – улыбнулся железными зубами Борозда.

– Иван Никитич, ну не надо уж так слишком-то! У всех в жизни бывали ошибки, – процедил Владимир Иванович, значительно глянув на ветерана.

Героем Союза Борозда стал сравнительно недавно, хотя представили его к высшей награде за танковый подвиг давно, сразу после Прохоровского сражения. Но судьба сыграла с ним злую шутку: отдыхая от боев, горячий лейтенант уединился в землянке с возлюбленной связисткой и случайно прострелил ей бедро: забыл в кармане галифе трофейный «парабеллум». От счастливых содроганий пистолет, снятый зачем-то с предохранителя, бабахнул. Скандал! До штрафбата дело не дошло, но командир полка, сам не равнодушный к раненой связистке, отозвал представление на звание героя. К 35-летию Победы, после долгих ходатайств и писем в инстанции, награда все-таки нашла героя.

– Слишком? Нет, не слишком! – набычился, поняв намек, танкист. – Пока мы на «передке» кровь лили, ваш Ковригин в кремлевском полку на спецпайках отъедался, живого фрица в глаза не видел. Он там у себя пишет, что мы воевать не умели, немцев трупами завалили. А чем еще заваливать врага? Розами?

– А вот меня смущает стойкая нелюбовь Ковригина к Советской власти, – добавил с парфюмерной горечью Флагелянский. – Почему? С какой стати? Чем она его так обидела?

– Вот вы у него и поинтересуйтесь, – кивнул Шуваев.

– И поинтересуемся. Почему он опаздывает? Что за безобразие?!

– …Поинтересуетесь, обсудите и потом проголосуете, – спокойно разъяснил секретарь парткома.

– И проголосуем! – зловеще пообещал критик.

– А воздерживаться можно? – тихо спросила Ашукина.

– Нежелательно. Ну, а вы, Виталий Дмитриевич, что думаете?

Зыбин, страдавший перемежающимся косноязычием, поморщился, словно сдерживая жестокий зевок, и произнес длинную невнятную фразу. Я разобрал лишь словосочетание «идолы пещеры», зато уловил общий смысл: большой художник имеет право на заблуждения.

– А если эти заблуждения не совместимы со званием коммуниста? – вскрикнул, как от боли, Флагелянский. – И коль уж вы решили, уважаемый Виталий Дмитриевич, оперировать философемами Бэкона, то следует добавить: речь тут идет скорее о пещерном антисоветизме!

Зыбин ответил страстным монологом. Я ухватил лишь два знакомых имени, но общий смысл сказанного остался невнятен. Зато Шуваев, видимо, лучше разбирался в дикции Зыбина и замахал руками:

– Ты, Виталий, мне тут Сократа с Гегелем брось! Они не коммунисты. К тому же твой Сократ доболтался до цикуты. Учти!

– Его не за слова траванули, – довольно членораздельно ответил Зыбин, обнажив зубы, не знавшие забот дантиста. – Он мальчиков портил.

– А какое это имеет отношение к делу? – вспыхнул критик.

– Никакого! – Улыбка поэта стала еще шире: всем было известно, что Флагелянский дружит с Аликом и ужинает в ресторане ЦДЛ исключительно в обществе смазливых юношей.

– Ну, а ты-то чего отмалчиваешься, Василий Захарович? – спросил секретарь парткома.

Члены комиссии с интересом глянули на старого природоведа, ведь он творил в том же деревенском жанре, что и «виновник позора», более того, одно время они соперничали, поначалу идя вровень. В критике появилось даже устойчивое сочетание «школа Застрехина-Ковригина», потом стали говорить: о «школе «Ковригина-Застрехина», но постепенно молодой классик вырвался вперед, став признанным лидером направления, а старик Застрехин так и остался сидеть с удочкой у сельского прудика под ивой-печальницей.

– Я вот за что лис-то не люблю, – раздумчиво начал писатель-рыболов, выбросив окурок в форточку. – Залезет такая в курятник. Зима. Жрать хочется. Она и понятно: зайцев в округе всех перебили. Голодно. Ну, выбери себе куру пожирней, слопай, тявкни: «Спасибо, люди добрые!» – и беги к детишкам малым. Нет же, передушит, стерва рыжая, полкурятника, да еще нагадит, как подпись поставит…

– А ты это к чему? – удивился Шуваев.

– К слову.

– Ну, не знаю, не знаю… – вздохнула Ашукина. – Ковригин не лис, он заблуждается искренне.

– Волк он тамбовский! – буркнул Борозда.

– Вообще-то, он из Владимирской губернии, – поправил Шуваев.