Юрий Поляков - Веселая жизнь, или Секс в СССР

– Присаживайся, страдалец!

Я сел, свесив голову на грудь. Шуваев наклонился к сейфу, достал початую бутылку армянского, налил, развернул конфету «Ласточка», разломил пополам и разложил кусочки на расправленном фантике. Мы молча чокнулись, выпили и закусили.

– Как же ты, Егор, твою мать, так подставился? – сокрушился партсек. – Покойника с юбилеем поздравил!

– Виноват, Владимир Иванович, проглядели… Я не оправдываюсь, но, сами знаете, такая суета была: похороны, комиссия, партком. Особенно в подписной день…

– Ну и что? Когда я в «Молдавской правде» работал, мы в списках членов ЦК одну фамилию пропустили, директора совхоза. Так вот: редактора сразу же о «неполном служебном соответствии» предупредили, да еще строгача впаяли. Сначала хотели вообще из партии гнать. Пропущенный-то с инфарктом свалился, чуть не помер, думал: Москва его в последний момент вычеркнула за эксперименты с хозрасчетом. Понял?

– Понял.

– А Метелину ты зачем стал править, мил человек? Ее же правь не правь – никакого толку, у нее же не стихи, а рыбий клей. Лучше вообще не касаться! Потом не отлепишься. Ты знаешь, какие у нее связи?

– Теперь знаю…

– Она по молодости аж с Андроповым и Хрущевым терлась. Красивая, стерва, была! Я еще застал. Зачем правил?

– Цензор попросил…

– А если б он тебя попросит с десятого этажа спрыгнуть? Ты что, маленький? Он – цензор, вот и пусть правит, а потом сам отвечает. Она же с Романовым вась-вась. Знаешь?

– Теперь знаю. Виноват, – проговорил я, еще ниже опуская голову.

– Что виноват, ежу понятно. Крепко ты подставился, парень! По всем статьям. Теодор-то что тебе сказал?

– Сказал, что ему со мной трудно будет работать.

– Ну, это не ему решать. Ты – номенклатура парткома.

– Из квартирной очереди выкинул.

– Вот поганец! Плохо дело. Мстит. Опечатка ваша ему – тьфу. Не первая и не последняя. Он за другое квитается. Сильно мы его с тобой, Егорушка, огорчили. Судя по всему, не только его одного. Вроде направление главного удара угадали, а счастья нет. Прямо как на фронте. Помню, берем высотку, день берем, неделю берем, людей без счета кладем. Начальство орет, трибуналом грозит. Наконец взяли, окопались, выпили наркомовские сто грамм – и свои и те, что от мертвых остались. Доложили. А начальство снова орет: мол, срочно, тыловые крысы, бросайте вашу вшивую горку, она теперь никому не нужна: наши прорвали фронт. Догоняйте, а то под трибунал пойдете! Понял?

– Ничего не понял, Владимир Иванович…

– Я тоже сначала не понимал, но потом, как говорится, собрал информацию, посекретничал кое с кем, покумекал, проанализировал… В общем, картина такая, мил человек, вырисовывается: генеральный в себя пришел и стал жизнью интересоваться. Как только врачи разрешили, к нему в ЦКБ прибежали докладывать. А дела-то хреновые, куда ни кинь – всюду клин. Нас же после этого сбитого «Боинга», мать его так, как медведя обложили. Немцы труб для газопровода не дают. А газ – это валюта. Куда ж без нее? Ну, решили генсека хоть чем-то порадовать и брякнули, мол, злодея Ковригина из партии исключают. Подсластиться хотели, Андропов ведь, когда прочитал «Невероятный разговор», ногами топал, кричал, что за такое безобразие надо из рядов немедленно гнать! Ну, челядь и расстаралась. А он чуть с койки не свалился: «Вы, мол, сукины дети, спятили? Хотите меня совсем с русской интеллигенцией поссорить! Обо мне и так в народе черт знает что болтают. Какое исключение, идиоты! Остановить немедленно, пока информация на Запад не ушла!» Ну, бросились Маркову звонить, а он во Франции. Набрали Михалкову, а он в Болгарии. В отчаянии Теодора к «вертушке» вызвали, хоть и не его это уровень. Приказали: спустить на тормозах и забыть как не было – личное поручение генерального. ТТ от гордости чуть не лопнул. А тут мы с тобой: куда конь с копытом, туда и рак с клешней!

– Но мы же как раз…

– Верно. Если бы выгнали великого писателя земли русской из партии как последнего троцкиста, головы бы кое-кому не сносить. Вроде мы с тобой на опережение сработали.

– Ну вот!

– С точки зрения Андропова все правильно: ограничились пшиком – устным выговором. Но он про это никогда не узнает. А вот с точки зрения Черняева и Клинского мы ослушались и всю игру им сломали. Они ведь как рассчитали: мы, людоеды, исключаем классика к чертям собачьим, а они нас гуманно поправляют, мол, партия талантами не разбрасывается, и на бюро райкома Ковригину заменили бы высшую меру на «строгача» с занесением. Понял теперь?