Юрий Поляков - Веселая жизнь, или Секс в СССР

Я побежал за водкой в «Белград». Универмаг полчаса как открылся, но людей, приехавших сюда, на окраину Москвы, за югославским товаром, было уже полным-полно. Меж покупателей сновали спекулянты, из-под полы торгуя вчерашними дефицитами. Местные пенсионерки и домохозяйки шепотом предлагали места в самом начале очереди за товаром, который еще на прилавки не выложили, но слух уже пошел гулять по этажам. Другие специализировались на торговле алкоголем с ресторанной наценкой, так как винный отдел в «Белграде», как и во всей советской стране, открывался лишь в 11.00. Заплатив вдвое, я взял у интеллигентной старушки четвертинку «Пшеничной», а на закуску, причем даром, она выдала мне домашний пирожок с капустой – еще теплый. Я съел его на обратном пути. В одряхлевшем чреве социализма вызревал новый строй – жадный, хваткий, оборотистый…

Влад сидел в той же позе, одной рукой держась за сердце, другой закрыв лицо. Я налил ему стакан и выдал холодную котлету с соленым огурцом. Он безмолвно выпил, безжизненно зажевал, а потом дрожащим пальцем набрал номер, нацарапанный на бумажке. У несчастного секретаря партбюро поэтов было лицо сапера-двоечника, приступившего к разминированию.

– Алло, приемная?.. Это… это Золотуев Владислав Александрович… Да, конечно, подожду…

– Ну? – взглядом спросил я.

– Сейчас соединят. Т-с-с! Василий Константинович, это Золотуев… простите, я, знаете, вчера после бюро так торопился домой, что по ошибке… Мне страшно неловко…

Далее он только слушал, кивая, розовея и даже через силу улыбаясь.

– Понял! Буду! Спасибо! – Влад осторожно положил трубку на рычажок и, ликуя, повернулся ко мне. – Какой человек! Сказал – мы с вами, кажется, вчера оба очень торопились…

– Если он пил с Переслегиным, это вполне возможно.

– Какой человек! Мягкий, интеллигентный. В час мы встречаемся на площади Ногина. В метро. Он спустится. У них обед. Господи, есть же настоящие люди! – На радостях Влад допил четвертинку и с аппетитом доел котлету с огурцом. – От меня не очень пахнет?

– Раками воняет! – мстительно ответил я.

– Давай одеколон!

Изнывая, я принес едва начатый французский флакон, подаренный мне женой к 23 Февраля. Дефицитным одеколоном я пшикался экономно, но злодей Золотуев опрыскивался так долго, словно распылял дуст. В завершение он пустил длинную струю себе в рот и дыхнул на меня:

– Нормально?

– Более чем! – чуть не плача, отозвался я.

– У нас есть время?

– Есть.

– Я посплю часок.

…Без десяти час мы стояли в метро на платформе «Площадь Ногина», почти пустынной в это время дня. Через равные промежутки времени из тьмы тоннеля, ревя, вылетали голубые составы, со скрежетом останавливались и выпускали на платформу немногочисленных пассажиров, в основном столичных гостей, которые спешили наверх, в ГУМ, «Детский мир» и к достопримечательностям Красной площади. Перрон снова пустел. Только сельская бабушка, в оренбургском платке и плисовом жакете, скиталась туда-сюда, перекладывая с плеча на плечо тяжелый мешок. Заблудилась…

Вдоль перрона ходила дежурная в черной шинельке и красной шапочке. Она помахивала маленьким семафором, напоминающим круглое зеркало на длинной ручке, и подозрительно посматривала в нашу сторону. После взрыва в метро, устроенного армянскими националистами, все стали гораздо бдительнее. Но мы, хоть и таились за колонной, выглядели вполне респектабельно: Влад в дорогом финском пальто из распределителя и ондатровой шапке. На мне тоже была хорошая импортная куртка на меху, ее добыла жена, целый день отстояв в ГУМе.

– От меня водкой не пахнет? – снова спросил мнительный Золотуев.

– От тебя пахнет моим одеколоном, – с горечью успокоил я.

Мы ждали, неотрывно глядя на широкую лестницу, по которой должен был сойти к нам на платформу небожитель Клинский. Но он не появлялся. Наверное, какое-нибудь совещание затянулось. Мы еще раз осмотрели перрон: никого, кроме той же бабули, беседовавшей с бомжеватым хмырем в обвислом пегом пальто и кроличьей бесформенной шапке. Старушка, видно, выспрашивала, как попасть на вокзал. Однако мне бросилась в глаза одна странность: ботинки бомжа, черные, остроносые, на тонкой подошве, сияли непорочным глянцем. Такую обувь носят лишь те, кто перемещается в пространстве на машине – от порога до порога.

– Смотри! – Я толкнул друга в бок. – Это же Клинский!

– Где? Нет. Хмырь какой-то…

– А ботинки?

– Не похож, хотя… – заколебался Золотуев, несколько раз видевший партийного босса на совещаниях.