Бернис Рубенс - Я, Дрейфус

Дрейфус и его семья приехали в Париж 16 июля, пятьдесят с лишним лет спустя. Приехав, они сразу пошли на рю дю Бак и там побродили около дома. Оттуда они переулочками вышли к кондитерской, где некогда продавали и молоко. Теперь там был парикмахерский салон, но миновать это место они не могли. А потом отправились пешком на бульвар Распай. Не глазея на витрины, не разглядывая достопримечательности. Свернули направо, на рю Варенн, оттуда — к Дому инвалидов. У него они не задержались — Наполеон к нынешней цели Дрейфуса никакого отношения не имел. На авеню Ла Мотт и бульвар Гренель. Здесь Дрейфус остановился. Они шли по жаре больше часа. Где-то по пути их следования его дедушек и бабушек схватили, и место, куда их отправили, уже было видно. Вель д’Ив, на углу с рю Нелатон. До войны там был стадион, где парижане собирались отдохнуть и развлечься. Когда пришли немцы, там по-прежнему собирали парижан, но уже не для развлечений. В Вель д’Ив сгоняли евреев, это была их первая остановка на пути к печам. Именно о Вель д’Ив бурлили слухи. В Париже давно ходили рассказы о том, что ждет европейских евреев, но это было так ужасно, что они казались неправдоподобными. В Вель д’Ив эти истории не казались такими уж маловероятными, такими неправдоподобными, на этом стадионе разве что дети плакали, а так царила тишина, потому что передавать такие слухи громко значило признавать их правдивость.

Дрейфус повел семью туда. Стадион снесли, на его месте построили одно из зданий министерства внутренних дел, но, тем не менее, и это место они не могли миновать. Поблизости от этого позорного места они передохнули, но недолго — воспоминания влекли их дальше.

В тот день, когда схватили его дедушек и бабушек, было очень жарко, даже для июля, а на всем стадионе, как слышал Дрейфус, был всего один кран с водой. В тот день на стадион доставили тысячи евреев, и из-за жажды, утолить которую было нечем, на беспощадном солнце погибло много старых и слабых. Но смерть там была благом, потому что тех, кто выжили в Вель д’Ив, ждали невообразимые мучения. Многие подумывали о самоубийстве, но мешало то, что там было слишком тесно. Дрейфус не знал, сколько времени его деды и бабки мучились на стадионе. Это зависело от того, сколько схватили евреев, сколько было поездов, чтобы отвезти их к конечному для них пункту. К концу июля через Вель д’Ив из Парижа вывезли четырнадцать тысяч евреев, так что возможно, и деды с бабками были среди них.

— Пить хочу, — сказал Питер, но, тут же устыдившись, добавил: — Это неважно.

Они пошли в ресторан и впервые за день поели, а потом — в отель, где те, кто сумел, заснули. Дрейфус проворочался почти всю ночь. Он отлично понимал, что делает, и поиски действовали на него вдохновляюще, потому что это был путь к личной свободе. Он сам себе удивлялся, почему он так долго это откладывал. Почему с такой легкостью игнорировал то, в чем у него была истинная потребность? И еще ему было стыдно, что он так долго жил во лжи, во лжи, которая перешла к нему по наследству от родителей. Своим детям он такого ложного наследства не оставит. Они, как и он, будут искать правду, пусть и горькую.

На следующий день они отправились на экспрессе в Дранси. Дранси — одно из предместий Парижа, в наши дни там ничего особенного нет. Но в 1942 году название Дранси звучало особо. Для евреев это были ворота в ад.

Наступило семнадцатое июля. Все шло по плану Дрейфуса. В этот день более пятидесяти лет назад его дедов и бабок загнали, как скот, в телячьи вагоны и повезли в места, о которых ходили те жуткие слухи, в которые никто не хотел верить. Неподалеку от станции находились здания, где перепуганные пассажиры и ждали своих поездов. Эти здания буквой «П» некогда предполагались как жилье для бедных. Но гестапо по приказу Эйхмана превратило их в пересыльные бараки для людей с шестиконечными желтыми звездами. Дома были четырехэтажные, и тем, кому в Ведь д’Ив не хватило места, хватило его здесь. Под окнами были бетонные плиты, на них и падали тела тех, кто не желал ехать на восток в телячьем вагоне. А когда их раздавленные горем родственники убирали останки, на тех же плитах играли дети. Никаких подвижных игр не затевали: не могли ни бегать, ни прыгать — были слишком голодны. Только сидячие игры и еще пение. Пели они о Пичипое [20] Пичипой — воображаемое место, куда надеялись отправиться дети из Дранси. — такое название они придумали для места, куда отвезут их поезда, места, где они снова встретятся со своими родителями, где они будут вместе есть, смеяться, петь. А их родители к тому времени уже стали пеплом.