Дана Делон - Непрожитая жизнь

– Квен, ты гей?

Рафаэль фыркает, а Квен с огромными, словно два блюдца, глазами поворачивается к Пьеру и бормочет, качая головой:

– Ты ненормальный…

– Это не ответ на мой вопрос. Старина Квен, ты гей, да или нет?

– Заткнись, я тебя умоляю, просто заткнись, – ошарашенно говорит Квен.

– Раффи, это долбаный ответ на мой вопрос? – как ни в чем не бывало продолжает Пьер.

Рафаэль приглушенно смеется и, покачав головой, заявляет:

– Нет, не ответ.

Квантан стреляет в него злым взглядом, и Рафаэль очередной раз усмехается.

– Дубль три, – начинает Пьер, – Квантан Делион, вы – гей!

– Нет, – коротко отвечает Квен, очевидно решив быть лучше, выше, взрослее и не опускаться до уровня Пьера. Но Пьер не собирается так просто сдаваться.

– Черт тебя побери, ты точно гей, – восклицает он, – вот послушай, как должен звучать правильный ответ! – И Пьер, повернувшись к Рафаэлю, серьезно спрашивает:

– Раффи, ты гей?

Рафаэль посылает его, предварительно громко выругавшись. Пьер с самодовольной улыбочкой разводит руками:

– Учись, Квантан, пока мы живы.

Квантан с упреком смотрит на него и шипит:

– Пьер, таких идиотов, как ты, поискать надо, тебе ведь прекрасно известно, что я не гей.

– А вот и нет, последний раз я видел тебя с девчонкой тысячу лет назад. Я знаю, мы вместе лишались девственности, но ты ведь даже кончить не смог! – Пьер смеется, а мы с Капюсин переглядываемся и начинаем хихикать.

– Ты просто непроходимый тупица, – рычит, покраснев, Квантан.

Но нас с Капюсин насмешили вовсе не подробности его личной жизни.

– Значит, вместе лишались девственности? – ехидно интересуюсь я.

– У Делионов нет геев! – скандирует Капюсин.

– Черт, действительно звучит подозрительно, – приглушенно ухмыляется Рафаэль.

– В свое оправдание могу сказать, что девственности в тот день вместе с нами лишился и Раффи, – самодовольно сообщает Пьер, подмигнув ему.

Мы опять смеемся.

– Раф устроил нам сюрприз на Новый год. Париж, отель «Георг V», номер люкс, четыре сопляка и четыре элитные проститутки. Нам всем было по пятнадцать, – погружаясь в воспоминания, поясняет Пьер и, кинув смешливый взгляд на Квена, добавляет: – И он не смог кончить с сиськами четвертого размера.

На удивление, Квантан не злится, а наоборот, улыбается.

– Я, черт бы меня побрал, так нервничал тогда, у меня аж руки тряслись.

– А помните лицо Микаэля? – говорит Раф. – Эти круглые глаза и отвисшая челюсть. Да, и как он крикнул: «Я не умру девственником!»

Парни дружно смеются.

– А я как увидел ту блондинку с ее ногами, – присвистнув, подхватывает Пьер, – аж выпрямился, чтобы быть не слишком ниже ее.

– То есть в пятнадцать лет вы устроили вечеринку, на которой все лишились девственности? – задавая этот вопрос, я смотрю на Рафаэля.

Его губы расползаются в широкой улыбке.

– Да, – кивает он, – наша первая сумасшедшая вечеринка.

– Ты так нам и не сказал, кто именно оплатил это все? – оборачиваясь к Рафаэлю, спрашивает Пьер.

– Дедушка, конечно, – уверено вставляет Квен.

– Бабушка, – посмеиваясь, отвечает Рафаэль.

– Я так и думал, что за всем этим стоит эта сумасшедшая женщина, – весело восклицает Пьер. – Ты, кстати, рассказал Мике?

Рафаэль качает головой.

– Нет, не сказал. Думаете, стоило? – спрашивает он.

Ребята замолкают.

– Какая к черту разница, – нарушая мертвую тишину, непривычно тихо говорит Пьер, – может, он слышит нас сейчас и думает: «бабушка, эх бабушка».

Парни хмыкают.

– Вы помните, он тогда сразу сказал: «Голубоглазая – самая красивая. Она моя». Ты с ним стал спорить, Раф, и говорить, что блондинка круче всех. Квантан вообще сидел зеленый, а я смотрел на эти ноги в туфлях на огромных каблуках и думал: «Да, господи! Да! Ты любишь меня!» – и они вновь улыбаются, вспоминая тот день.

– «Голубые глаза и черные волосы, такой контраст производит впечатление с точки зрения эстетики», – фыркает Пьер. – Только мой кузен в пятнадцать лет перед потерей девственности мог сказать: «производит впечатление с точки зрения эстетики», а мы ему про своих блондинок с большими сиськами втирали, он смотрел на нас, как на сумасшедших!

– Мне, кстати, досталась самая страшная, – вставляет Квантан, – у нее был такой нос, до сих пор в кошмарах снится!

– Зато у нее были самые большие сиськи!

– Может, поэтому мне теперь нравятся маленькие, – усмехнувшись, замечает Квен.

– Самая крутая все же была у Рафа, – подводит итог Пьер, – классика жанра: высокая грудастая блондиночка, не зря она называла себя Памелой.