Бьянка Мараис - Пой, даже если не знаешь слов

– Мне кажется… – Я умолкаю, тщательно подбираю слова, которые ободрят ее. Этот ребенок придавлен тревогами, и я хочу хоть немного облегчить ее ношу. – Я думаю, что на небесах люди забывают все, что тревожило их при жизни. Они там счастливы, когда счастливы мы здесь. Для них важно, что происходит с нами. Все, чего хотят твои родители, – это видеть, что ты счастлива, что тебя любят и заботятся о тебе. Остальное для них не имеет значения.

Робин медленно кивает, укладывая эти слова у себя в голове.

– Может, скажешь что-нибудь сама, вместо моих молитв? – предлагаю я.

Робин кашляет, смотрит в потолок. Не найдя там вдохновения, поворачивает голову к алтарю, с которого на нее смотрят лица ее родителей.

– Мама и папа, я очень скучаю по вам. Жалко, что у меня мало ваших фотографий, иногда мне трудно вспомнить ваши лица, а когда я не могу их вспомнить, мне бывает плохо. – Голос ее срывается, и она сглатывает. – Я надеюсь, что вы еще помните, как я выгляжу, и что у вас на небе есть мои фотографии. – Девочка поворачивается ко мне за ободрением, и я киваю ей. – Я хочу, чтобы вы знали: я счастлива и обо мне очень хорошо заботятся. Поэтому вы тоже будьте счастливы. Я очень вас люблю.

Мы молчим.

– Ты будешь молиться за Номсу? – наконец спрашивает Робин.

– Да, но без слов, мысленно.

– Ладно, тогда я тоже скажу что-нибудь мыслями.

Я склоняю голову и думаю о своей дочери. Мои чувства противоречивы, и я знаю, что и молитва моя будет противоречива.

Номса, я горжусь тобой, ведь ты защищаешь свой народ и сражаешься за правду, и все же мне стыдно за тебя, ведь ты присоединилась к боевикам и собираешься причинять вред другим. Я так люблю тебя за то, что ты борец, за пламя, которое не угасает в твоей душе, – пламя, которое так многие из нас потеряли, – и все же я сержусь на тебя за твое предательство.

Я сержусь и на себя: когда я отпускала тебя в Соуэто, мне следовало быть дальновиднее. Мне следовало знать плоть от плоти своей и понимать: ты не сможешь сопротивляться призывам к оружию. И сейчас я прошу у тебя прощения за то, что я оставила тебя и не увидела опасности, которой ты не могла видеть. Прости меня, дитя мое. Прошу тебя, вернись домой.

Я говорю себе, что у меня хотя бы есть надежда. Робин знает, что ее родители не вернутся к ней никогда, ей лишь остается попрощаться с ними. Я же не стану прощаться, не предам надежды, потому что она – все, что у меня осталось. Лишь благодаря надежде бьется мое разбитое сердце.

1 августа 1977 года

Йовилль, Йоханнесбург, Южная Африка

Письмо подсунули под дверь.

Сидевшая на диване Робин кинулась к двери и распахнула ее. В коридоре никого не было.

На голубом конверте значилось мое имя, и Робин отдала письмо мне. Я отложила вязание и открыла конверт.

Ты не послушалась. Мне казалось, что ты умнее.

Мне известно, что вчера вечером ты встречалась с товарищем Машонгве в парке в Браамфонтейн. Больше он ни с кем не встретится – из-за тебя. Теперь довольна?

Это последнее предупреждение. Прекрати задавать вопросы и возвращайся в Транскей.

Отныне даже Номса тебя не спасет.

По коже пробегает озноб при мысли о том, что за дверью несколько минут назад, возможно, стоял Лихорадка – всего в нескольких шагах от Робин. Если то, что он сказал об Эдварде Машонгве, с которым я действительно встречалась накануне, правда, то и моя жизнь может быть в опасности. Это не пустые угрозы.

Я думаю о мужчине в шляпе, который взял у меня письмо в парке, как он нервно озирался по сторонам. Прежде чем опустить письмо в карман, он погладил меня по руке и пообещал:

– Я обязательно передам письмо Номсе, когда вернусь в лагерь. – Он не сообщил мне ничего, не сказал, где именно Номса. – Я верен своим соратникам и не стану никого больше посвящать в это рискованное дело.

– Тогда почему вы мне помогаете? Почему вообще согласились передать письмо?

– Я из тех, кто считает, что женщине не место в армии. Женщины-бойцы никогда не сравнятся с мужчинами, к тому же они отвлекают. Так что я действую из эгоистических побуждений. Что бы ни содержалось в письме, надеюсь, оно убедит Номсу вернуться домой, где ей и место.

Когда мы расходились, я спиной ощутила чей-то колючий взгляд. Обернулась посмотреть, не идет ли за мной Эдвард, но он уже исчез. Я медленно огляделась, но никого не увидела, и тогда я подняла глаза вверх. На нижней ветке большого дуба сидела сова.