Лили Кинг - Эйфория

Приезжайте сразу же, как получите эту записку,

гласило письмо Нелл.

Ксамбун вернулся.

На четвертую ночь празднования возвращения Ксамбуна Фен явился домой голый и вымазанный маслом, которое воняло протухшим сыром, и объявил, что он танцевал с Иисусом, своей прапрабабушкой и Билли Кадволладером.

Нелл сидела за машинкой, печатала письмо Хелен.

– Кто такой Билли Кадволладер? – поинтересовалась она.

– Ага, то есть это все наяву. Такое имечко не выдумаешь. Он был просто мальчик.

Фен выглянул за дверь, как будто его партнер шел следом. В волосы вплетены цветные глиняные бусины, все тело, измазанное маслом, облеплено пеплом. Он расставил ноги пошире, для устойчивости, но все равно покачивался. Мышцы и кости, настоящий туземец. Фен никогда не отказывался от галлюциногенов; он пил, ел, нюхал и курил все, что ему предлагали.

– Знаешь, мне кажется… – Он резко обернулся, бусины застучали, улыбнулся, будто только что заметил ее присутствие. – Кажется, моя мать могла, она могла бы…

– А ты знаешь, кто был этот мальчик?

Она предпочла не заглядывать ему в глаза.

– Да. – Фен подошел ближе, и запах стал невыносим. Он будто подыскивал верное слово или вообще любое слово. – Секс, – выдал он в конце концов. – Мне нравится секс, Нелл. Настоящий секс.

К счастью, его пенис этого не слышал.

– Это не имеет отношения к… – Он с трудом подбирал слово, но безуспешно. Вероятно, слово “дети”, подумала она.

Он отвернулся, как будто это от нее несло гнилью. Потом опять развернулся к ней, вновь как бы заметил и иронически оглядел с головы до ног.

– Работаешь, Нелл Стоун? Печатаешь-печатаешь-печатаешь, столько всего надо напечатать, столько рассказать. Наверное, ужасно утомительно все время быть Нелл Стоун. – Похоже, он напал наконец на словесную жилу. – Эта долбаная машинка стучит, как твои долбаные мозги! – И он грохнул кулаком по клавишам. Буквы взмыли в воздух и рассыпались. Она не успела сообразить, насколько серьезно повреждение, как он просто смахнул машинку со стола. Металлическая каретка отломилась.

А Фен развернулся и вышел из дома, по лестнице он спускался, подергиваясь, как марионетка. Однажды, в их самый первый месяц в поле, к ней пришел старейшина анапа и сказал, что небезопасно жить наедине с мужем, и предложил стать ей братом. Тогда они с Феном долго смеялись. Но оказалось, что ей действительно нужен был брат. Ей нужен был брат и у мумбаньо. Будь у нее брат, возможно, ее ребенок остался бы жив.

Нелл погасила лампу и постаралась уснуть. Сердце колотилось. Она пыталась делать долгие глубокие вдохи, но тщетно. Она боялась, что Фен вернется.

Встала, натянула грязную одежду. С тех пор как явился Ксамбун, Ванджи вот уже три дня не стирал. На берегу оказалось меньше народу, чем она предполагала, человек пятьдесят, около двух десятков танцевали, а еще примерно тридцать валялись вокруг. Танцевали только мужчины – с бусинами в волосах, как у Фена, и с привязанными церемониальными пенисами, вырезанными из тыквы и украшенными затейливым орнаментом. Весь танец, собственно, строился вокруг этих тыкв, которые нужно было встряхивать, вращать, наставлять на женщин, а те, группками лежавшие поодаль, едва обращали внимание, слегка заинтересованные, но пресыщенные, как мужики, слишком долго проторчавшие на шоу обнаженных красоток. И Фен тут же, в полном церемониальном облачении, кружился, стукался своей тыквой о тыкву партнера, но его движениям не хватало легкости и текучести. Все флейтисты уже разошлись спать, остался только один барабанщик, который время от времени ударял в свой инструмент. Женщины напевали или поддерживали ритм, постукивая камнями или палками. Но большинство все же лежали голова к голове и переговаривались, не глядя на мужчин. Ксамбуна нигде не было видно.

Настроение, в котором Фен ввалился домой, здесь чувствовалось особенно остро. Атмосфера праздника изменилась. Мужчины были возбуждены, одурманены наркотиком, некоторые с трудом держались на ногах, другие бешено вертелись, словно пытаясь вырваться из собственного тела. Но это было приглушенное, сдержанное безумие, не нарастающая ярость ритуалов мумбаньо, когда она боялась, что в любую минуту они начнут тыкать друг в друга копьями; это было жаждой не убийства, но самоубийства, словно недостаток интереса со стороны женщин, или исчезновение Ксамбуна, или отсутствие дождя было исключительно их виной.