Луиза Эрдрих - Круглый дом

И вот один за другим тянулись дни этого вынужденного антракта. Утром в пятницу отец напомнил, что ему понадобится моя помощь. Я частенько зарабатывал пару долларов, приезжая к отцу в офис на велике после школы, чтобы, как он выражался, «подготовить суд ко сну в выходные». Я подметал в его небольшом кабинете, мыл стеклянную поверхность его письменного стола, смахивал пыль с его дипломов, развешенных по стенам, – об окончании университета Северной Дакоты и юридического факультета университета Миннесоты – и выравнивал металлические таблички, выданные ему в знак заслуг его работы в разных юридических организациях. У него висел список мест, где он имел право работать, – в нем фигурировали разные организации вплоть до Верховного суда США. Я гордился этим списком. И в соседнем кабинете, а по сути – чулане, переоборудованном в его личный офис, я тоже подмел. Президент Рейган, розовощекий, с затуманенным взором и с голливудской улыбкой в тридцать два вставных зуба, взирал на меня с официального портрета на стене. Рейган имел весьма приблизительное представление о жизни индейцев, например, он считал, что мы живем не в резервациях, а в «заповедниках». Еще там висел оттиск печати нашего племени и одной из больших печатей Северной Дакоты. Отец поместил в рамочку состаренную копию текста Преамбулы к Конституции США и текста Билля о правах.

Вернувшись в отцовский офис, я вытряс его шерстяной коврик. Потом расставил книги на полке, где были представлены все поздние переиздания «Справочника» Коэна, оригинал которого хранился у нас дома. Было тут и издание 1958 года, выпущенное в тот момент, когда конгресс намеревался вообще упразднить индейские племена, – книга всегда лежала на полке нетронутая, оставаясь немым укором ее редакторам. Еще тут были факсимильные издания 1971 года и 1982 года – большой и тяжелый, зачитанный том. Рядом с этими фолиантами стояло компактное издание кодекса нашего племени. Еще я помогал отцу заносить в каталог то, что его секретарь Опичи Уолд не успевала. Опичи, чье имя означало «малиновка», была костлявая и хмурая маленькая женщина с юркими пронзительными глазками. Она была ушами и глазами отца в резервации. Любому судье всегда нужен тайный агент в народе. Опичи коллекционировала то, что вы можете назвать слухами и сплетнями, но она отлично знала, что предоставляемые ею сведения были неоценимым подспорьем для принимаемых отцом решений. Ей было известно, кого можно освободить под залог, а кто точно сбежит. Ей было известно, кто торгует наркотой, а кто только употребляет, кто ездит без прав, кто отличается агрессивным нравом, кто исправился, кто пьет, кто опасен, а кто безвреден для членов своей семьи. Опичи была неисчерпаемым источником информации, хотя картотеку она составляла абсолютно бессистемно.

Мы держали все документы в большом кабинете по соседству, где все стены были заставлены высокими металлическими шкафами. Новые папки всегда оставлялись сверху на шкафах, потому что отцу было интересно перечитывать их и делать пометки на полях. А в тот день я заметил на шкафах высокие стопки папок. Коричневые картонные папки с бирками, подписанными и аккуратно наклеенными Опичи. В основном там были заметки о разных делах, их краткие описания и сопутствующие соображения, проекты будущих официальных судебных решений. Я спросил, будем ли мы подшивать эти бумаги, хотя их было слишком много, чтобы управиться с ними до ужина.

– Мы заберем их домой, – ответил отец.

Этого он никогда не делал. Домашний кабинет служил для него убежищем от всего, что творилось в суде племени. Он гордился своим умением оставлять судебные страсти, накопившиеся за неделю, там, где им было самое место. Но сегодня мы загрузили папки на заднее сиденье машины, сунули мой велик в багажник и поехали домой.

– После ужина я сам занесу эти папки к себе, – сказал отец, пока мы ехали.

Из чего я сделал вывод: он не хочет, чтобы мама видела привезенные им домой из суда папки. Загнав машину в гараж, мы достали мой велик из багажника, и я покатил его на задний двор. Отец тем временем зашел в дом. Войдя через кухонную дверь, я вдруг услышал грохот и звон. А потом тихий, но резкий испуганный возглас. Мама отшатнулась к раковине, дрожа всем телом и шумно дыша. Отец стоял в нескольких шагах от нее, выставив вперед руки, словно пытаясь ее обнять, – и такое было впечатление, что он обнимает, но не ее тело, а воздух. Между ними на полу валялись черепки керамической кастрюльки, из которой на пол вытекала еще скворчащая запеканка.