Луиза Эрдрих - Круглый дом

– Как мало нужно для счастливой жизни!

Мама шумно вздохнула и нахмурилась. Ее буквально передернуло от его слов, как будто они рассердили ее. Думаю, она уже слышала от него эту цитату из Марка Аврелия, но теперь, задним числом, мне кажется, она просто пыталась загородиться неким щитом. Чтобы ни о чем не думать. Не вспоминать о том, что с ней случилось. А прочувствованные слова отца ее ранили.

Мама равнодушно взяла ложку и ткнула ею в жаркое. Отправив первую порцию в рот, она чуть не подавилась. Я сидел ни жив ни мертв. Мы оба смотрели на отца.

– Я добавил тмин, – смиренно сказал он. – Что скажешь?

Мама взяла салфетку из стопки, которую отец положил на середину стола, и прижала ее к губам. Ее лицо все еще было покрыто фиолетовыми царапинами и желтоватыми пятнами от рассасывающихся синяков. Белок ее левого глаза был алым от кровоизлияния, а веко, все еще опухшее, слегка обвисло. Впоследствии оно таким и осталось, потому что у нее был поврежден нерв.

– Что скажешь? – повторил отец.

Мы с мамой молчали, в ужасе глядя на кушанье, которое мы только что отведали.

– Думаю, – наконец проговорила она, – что мне надо самой готовить.

Отец опустил глаза и положил на стол руки ладонями вверх – всем своим видом говоря: я сделал все, что в моих силах! Он обиженно надул губы и с наигранной жадностью зачерпнул жаркое. Отправил ложку в рот раз, другой. Проглотил. Я был поражен его упрямой решимостью, а сам стал налегать на хлеб. Движения его ложки замедлились. Мама и я, должно быть, одновременно поняли, что отец, который много лет ухаживал за дедушкой и, конечно же, умел готовить, просто-напросто симулировал свою кулинарную безнадежность. Но его жаркое, с тошнотворным запахом сгнившего лука, оказалось так удачно испорчено, что мы даже повеселели, к тому же и мама заявила, что готова вернуться к своим обязанностям на кухне. Когда я убрал со стола объедки ужасного жаркого и выставил тетин пирог, мама улыбнулась, чуть приподняв уголки губ. Отец разрезал пирог на три равные части и положил на каждый кусок изрядную порцию ванильного мороженого. Мне даже пришлось доедать за мамой. А она начала подтрунивать над отцом из-за его жаркого.

– Скажи, сколько лет было этой репе?

– Она старше Джо.

– Где ты откопал такой лук?

– Это мой маленький секрет!

– А что за мясо? Сбитый на шоссе боров?

– Да нет же! Он умер своей смертью в хлеву.

Что я пропущу ужин в тот вечер, меня особенно не беспокоило. Ведь я знал, что после парильни Рэндалла Каппи и его верный друг, то есть я, наедятся до отвала. Нам поручалось следить за костром. Тетки Рэндалла, Сюзетта и Джози, которые превратили сыновей Доу в своих послушных собачек, всегда обеспечивали еду. В ритуальные ночи они обычно наготавливали на целый полк и складывали все в два пластиковых кулера возле гаража. Далеко за домом, уже почти в самом лесу, высилась куполообразная крыша парильни, которую Рэндалл сложил из гнутых веток, связанных между собой и накрытых армейским брезентом. Вокруг нее во влажном воздухе роились тучи комаров. Каппи уже развел огонь. Большие камни, «деды», в центре кострища раскалились докрасна. Нашей обязанностью было поддерживать огонь, вручать священные трубки и снадобья, подносить раскаленные камни на лопатах с длинными черенками, закрывать и открывать полог парильни. Еще мы по просьбе кого-то из находившихся в парильне кидали в огонь табак, чтобы придать действенность какой-то особой молитве или мольбе. В ясные ночи это была приятная обязанность – мы сидели вокруг огня и болтали о то о сем, и нам было тепло.

Иногда мы тайком поджаривали на пламени хот-доги или зефир на палочке, невзирая на то, что это был священный огонь, и однажды Рэндалл застукал нас. Он заорал, что из-за своих дурацких хот-догов мы лишили огонь святости. А Каппи поглядел на него и заявил, что же это за священный огонь такой, если его можно лишить святости, сунув в него наши тощие сосиски! Я захохотал, а Рэндалл молча воздел руки к небу и ушел.

Сейчас же камни раскалились слишком сильно, чтобы на них можно было что-то зажарить или испечь, кроме того, мы знали, что в конце ритуала нам закатят пир горой. Еда была вознаграждением за наши труды. И еще иногда нам позволяли поездить на стареньком красном «олдсмобиле» Рэндалла. Вообще-то нам эта работа нравилась. Но в тот вечер мало того, что не попрохладнело, так еще и навалилась влажная духота. Не было ни ветерка. Даже на закате нас окружали зудящие тучи комарья. Из-за их налетов мы были вынуждены сидеть вплотную к огню, чтобы воспользоваться дымовой завесой, отчего мы еще больше потели. А комары продолжали жалить нас сквозь соленую от пота, продымленную одежду, на которую мы вылили чуть не весь репеллент из бутылки.