Пётр Алёшкин - Лагерная учительница

Участок в жэке Гале достался самый плохой. Пять шестиподъездных пятиэтажек и одна девятиэтажка. В двух пятиэтажных домах — коммуналки, и как раз оба этих дома, построенных одновременно двадцать пять лет назад, срочно ставили на капитальный ремонт, и нужно было Гале быстро обойти квартиры, выслушать и записать жалобы жильцов и составить дефектную ведомость. Гале приходилось по нескольку раз бегать по этажам в одни и те же квартиры. Одиноких застать до девяти вечера не просто, а они чаще всего проживали в комнатах. Кроме составления дефектной ведомости, нужно было делать повседневную работу. И кружилась, кружилась весь день Галя: обходы квартир и территории, наряды, жалобы, проверки, отчеты, сведения, квартплата, прием квартир за выездом — все нужно делать добросовестно, быстро, иначе не только квартиры не дождешься, но и работу можно потерять. Первый месяц Галя особенно мучилась с отчетами, сведениями, с заполнением различных бланков. Все было внове, приходилось многократно переписывать, портить бланки. Иван на лекциях вспоминал Галю, представлял, чем занимается она, и ему стыдно становилось от мысли, каким трудом приходится Гале зарабатывать квартиру, да еще не государственную, а служебную. Уйдет из жэка, и попросят из квартиры. Галя рассказывала, как недавно выселяли женщину с ребенком. Она не хотела выходить из комнаты, но ее посадили на диван вместе с плачущим ребенком и вынесли на улицу. Лишь после десяти лет работы в жэке можно было закреплять за собой квартиру, она становилась государственной. Но иного выхода для Егоркиных не было. Можно, правда, купить кооперативную квартиру. Говорят, лет пятнадцать назад квартиры стоили дешево, а сейчас бешеные деньги нужно платить. А где их взять? Роман, вон, не выдержал, потянулся за деньгами. На его-то месте Иван спокойно подал бы заявление в райисполком, встал бы на очередь на получение жилья, да и дожидался потихоньку. В своей комнате ждать можно. Поднимаясь в лифте, думал, что нужно к приходу Гали пюре картофельное приготовить с сосисками и салат капустный. Хорошо бы тетя Шура с ребятами поужинали к этому времени. Когда он направлялся в лесопарк, тетя Шура была в кухне. Может, успели. Неудобно было стряпню начинать, когда люди ужинают. И им неприятно есть, когда человек возле них крутится.

В кухне — никого. Иван переоделся быстро, глянул на часы — восемь. За час нужно ужин сварганить. Времени достаточно. Он налил в две кастрюли холодной воды. Одну на плиту поставил. В этом районе Москвы были электрические плиты. Вытащил из пакета несколько картофелин, бросил их под кран в мойку и начал чистить. Редко попадались непорченые картофелины, большинство с почерневшими боками, с язвами. Иван чистил и думал о Гале, вспомнилось, как она жаловалась, что у нее на участке много задолжников по квартплате. Самый высокий процент неплательщиков в жэке, особенно в тех домах, где коммуналки. Там много одиноких пьяниц. Они нигде не работали, копейку, попавшую в руки, с радостным нетерпением старались пропить. Один такой хмырь сумел задолжать государству около двухсот рублей. Больше трех лет не платил. А таких, кто больше года уклонялся, несколько. Если бы они работали, можно было бы написать в бухгалтерию, чтобы взяли из зарплаты. Но таких работников долго нигде не держали. Только узнаешь, что он устроился, напишешь, а его уже выгнали. Егоркин вспомнил об этом и подумал, что нужно вместе с Галей пройтись по задолжникам, попробовать уговорить заплатить. Технику премию не платили, если на участке было много задолжников. Вода в кастрюле на плите зашумела, и Иван как раз взялся чистить последнюю картофелину. Пока дочистил, вода закипела. Он стал резать картофель и бросать в воду. Слегка желтоватые кусочки булькали в кастрюле, вода успокаивалась, затихала. И когда дно кастрюли было закрыто картофелем, усмирилась совсем. Иван прикрыл крышкой кастрюлю и полез в холодильник, одна полка в котором была отдана им с Галей, вытащил сосиски, начатый кочан капусты. Четыре сосиски — в миску с водой и на плиту, а кочан — шинковать. Вода в кастрюле вновь зашумела, забулькала, капельки ее выпрыгивали из-под крышки, шипели неприятно на раскаленной плите. Иван переключил плиту, пригасил и начал перемешивать в миске нашинкованную капусту с морковью и майонезом.

— Куховаришь? — услышал он за спиной голос тети Шуры.

— Куховарю, — обернулся с улыбкой.

Тете Шуре далеко за шестьдесят. Она седая, белая, медлительная, крупная. Ноги сдают, оттого и медлительная. Левый глаз у нее полуоткрыт. Было воспаление тройничного нерва. С тех пор так и осталось. Полуприкрытый глаз делает выражение ее лица таким, что Ивану казалось вначале, что она его в чем-то подозревает. Теперь он знает, что старуха человек добрый, но взгляды на семейные отношения у нее патриархальные. Считает, что кухня создана для женщины, а не для мужчины. Немножко недовольна из-за этого своей невесткой, которая, по ее мнению, слишком запрягла сына в женскую работу. И Гале она, наверное, что-то в этом роде сказала однажды. Иван это понял потому, что Галя как-то спросила у него — удобно ли ему готовить ужин при тете Шуре. Он удивился: неудобно, когда люди ужинают, а ты пред ними крутишься, мешаешь есть, это — да, а почему должно быть неудобно мыть посуду или есть готовить. И сейчас тетя Шура произнесла «Куховаришь?»… с некоторой иронией. Иван улыбнулся. Он понял, что тете Шуре, поговорить захотелось. Весь день с внуками, с мальчишками. Один учился в пятом, другой в третьем классе. Она следила за их учебой, поругивалась, но поговорить ей было не с кем. Жила она раньше в области, все знакомые остались там. Здесь пока ни с кем из соседей познакомиться не успела, а поговорить хотелось. На квартиру их брали, чтобы повеселей было старухе. Галя из-за этих разговоров старалась в кухне бывать пореже. Она не могла прерывать разговор, если нужно зачем-то срочно идти в комнату, стояла, слушала, поддакивала и мучилась. Потом удивлялась, говорила Ивану: