В Хижняк - Конец черного лета

Федор был наслышан об этих угрозах. Хорошего настроения они не добавляли, ибо кто-кто, а Завьялов лучше других знал, что в тюрьме от угрозы до ее исполнения — один шаг.

Все эти годы он был полон одним — дожить до свободы. Но ничего не делал для того, чтобы приблизить ее час. В этом он, правда, был не одинок. Не все осужденные стремились жить и работать так, чтобы досрочно покинуть пределы колонии. И Федор то ли из-за остатков мальчишеского упрямства, то ли из-за того, что его внутренняя борьба с самим собой нередко кончалась поражением здравого смысла и надолго брала верх пресловутая «зековская солидарность», не становился ни общественником, ни передовиком производства, ни тем более, блюстителем режима содержания. Да и учиться в десятом классе колонистской школы тоже отказался. На длительное время им завладели учителя из волчьей стаи. И поначалу, сам того не ведая, Федор отдалял время своего освобождения. Досрочного освобождения.

Родной город… Тихий июльский день…

Ветхий дровяной сарай в глубине старого сада.

В памяти Завьялова не раз всплывал за эти годы тот — последний — день свободной жизни. Здесь, в этом саду, он любил бродить и о чем-то своем по-детски мечтать. И тогда ему казалось, что нигде в мире нет более красивого места. Сад был посажен прадедом в канун первой мировой войны, из окопов которой тот так и не вернулся. За садом продолжал ухаживать дед Федора. Это он уже перед новой войной посадил неподалеку от сарая красавицу-черешню, которой любовались, как потом казалось маленькому Федору, все деревья его сада. И он разделял их восторг.

Не вернулся с войны и дед. В тяжелом бою летом сорок второго года, оставшись один на один с вражескими танками, он бросился с гранатами под гусеницы одного из них и уже посмертно стал Героем Советского Союза. Поэтому Федора тогда, в кабинете начальника, так сильно покоробило это «ты позоришь память деда».

А черешня росла, ветвилась, с каждым годом становясь все краше. На сад, когда дозревали плоды, совершали набеги ватаги мальчишек с соседних улиц. У большинства из них были свои сады, но похищенные фрукты казались вкуснее. За дерзкое поведение и лихую неудержимость мальчишек окрестили «монголами».

В этот день Федор застал «монголов» на дереве. Забрались на дедовскую черешню, обламывали ветки, усыпанные черно-красными плодами и бросали их вниз.

— Сейчас же прекратите! — громовым, как ему показалось, голосом крикнул Федор. Но голос его дрогнул и сорвался. Он не в силах был отвести глаз от сломанных и как бы взывающих о помощи веток.

— Вали в хату, Вася! — раздалось сверху.

— Убирайтесь из сада, — Федор растерялся от беспомощности. Он был сильным парнем и не трусом, но в этот момент силы, казалось, покинули его. А «монголы», спрыгнув с дерева, набросились на Федора. Их было четверо, а он один. Федор пришел в сознание, когда вокруг никого уже не было. Лицо горело, глаза заплыли, в ушах Стоял докучливый звон.

— Неплохо отделали, — криво усмехнулся он, ощупывая горящее лицо.

И вспомнились ему слова, которые любил говорить его отец: «Не пищи и не прощай, Федя». В прошлом году Степан Завьялов, шофер Автотранса, не вернулся из рейса. В туман и гололед его рефрижератор занесло на трассе, он сбил заградительные столбики и опрокинулся в глубокий яр. Мать Федора, потрясенная трагической гибелью мужа, уже много месяцев находилась на излечении в психиатрической больнице.

…Он нашел «монголов» безмятежно спящими в глубине сада. И эта их безмятежность, и валявшиеся вокруг изуродованные ветки любимой черешни вдруг всколыхнули в душе Федора неведомые ему ранее чувства слепого гнева и мести. Теперь он видел лишь одну рыжую голову длинного парня, который ударил его первым. Федор лихорадочно обшарил глазами примятую траву и сразу же нашел то, чего ему сейчас было нужно. И булыжник рухнул на рыжую голову. Какое-то мгновение Федор видел, что голова шевелилась. Вот она конвульсивно оторвалась от земли, повисла над ней и снова упала наземь. Раздался хрип. Друзья рыжего сразу же вскочили на ноги, со сна не понимая, что произошло. Стало тихо. Слышалось лишь мерное жужжание пчел. Придя в себя, Федор медленно побрел прочь.

На суде он видел лишь заплаканное лицо бабушки. Немой страх и глухую боль выражало оно. Рыжий остался жить, хотя он лежал в больнице, с тяжелыми повреждениями в области черепа, как явствовало из заключения экспертов. И решение суда было строгим и неумолимым.