Сандра Сиснерос - Дом на Манго-стрит

Напротив прачечной шесть девочек с толстыми лицами делают вид, что не видят нас. Они кузины, поясняет Люси, всегда завидуют. Мы идем дальше.

Через дорогу на крыльце у таверны сидит бездомный.

– Вам нравятся эти туфли?

– Да, малышка, – отвечает он. – Твои лимонно-желтые туфельки такие красивые. Но подойди поближе. Я не могу их рассмотреть. Ближе. Пожалуйста. Ты очень красивая, – продолжает нищий. – Как тебя зовут, красавица?

– Рейчел, – вот так просто отвечает Рейчел.

Теперь вы знаете, что разговаривать с пьяницами опасно, а еще хуже – говорить им свое имя, но кто может винить Рейчел? Она молода и неопытна, и ей лестно слышать столько приятных слов в свой адрес, даже если это в бездомном говорит виски.

– Рейчел, ты такая славная, как то дорогущее желтое такси. Ты это знаешь?

Нам это не нравится.

– Нам пора, – говорит Люси.

– Если я дам тебе доллар, ты поцелуешь меня? Как насчет доллара? Я дам тебе доллар. – Он шарит по карманам в поисках мятой бумажки.

– Нам нужно идти! Сейчас же! – кричит Люси и хватает Рейчел за руку, потому что та выглядит так, будто готова заработать доллар.

Бездомный что-то кричит нам вслед, но мы бежим далеко и быстро, и высокие каблуки уносят нас вдоль по проспекту, мимо очередного квартала, мимо уродливых кузин, мимо бакалейной лавки мистера Бэнни, вдоль по Манго-стрит, через задний двор, просто на всякий случай.

Мы устали быть красивыми. Люси прячет лимонно-желтые туфельки, и красные, и те, что когда-то были белыми, а теперь пыльно-голубые, под плетеную корзину, стоящую у заднего крыльца, пока однажды во вторник ее мать, большая чистюля, не выбрасывает их прочь. Но никто не жалуется.

Особенные дети, те самые, что ходят с ключами, болтающимися на шее, могут поесть в столовой. Столовой! Само название уже звучит важно. Все эти дети обедают там, потому что их родители не дома или их дом слишком далеко от школы.

Мой дом не далеко, но и не близко, и однажды я, не знаю почему и как, попросила маму сделать мне сэндвич и написать записку, чтобы я тоже могла поесть в столовой.

– Ну уж нет, – отвечает она, указывая на меня кухонным ножом, будто бы я в чем-то провинилась. – Потом остальные тоже захотят последовать твоему примеру, и мне всю ночь придется резать хлеб на треугольники, заправлять один майонезом, второй – горчицей, на третьем не нужны соленые огурцы, но обязательно нужна горчица отдельно. Вам, детям, просто нравится придумывать для меня новую работу.

Но Нэнни говорит, что не хочет обедать в школе и никогда не захочет, потому что ей нравится ходить домой со своей лучшей подругой Глорией, которая живет напротив школьной игровой площадки. У мамы Глории есть большой цветной телевизор, и во время обеда они смотрят его. Кики и Карлос, с другой стороны, любят играть в патрульных. Они тоже не хотят есть в школе. Им нравится быть на улице, особенно во время дождя. Они думают, что страдать – это хорошо, так как посмотрели «300 спартанцев».

Я не спартанец и машу худым запястьем для того, чтобы доказать это. Я даже не могу надуть шарик – сразу начинает кружиться голова. Я умею готовить обед. Если бы я ела в школе, посуды стало бы меньше. Домашние видели бы меня реже, и я бы сильнее им нравилась. Каждый полдень мой стул был бы пустым. Мама бы грустила, скучала по любимой дочери, а потом, после моего возвращения в три дня, ценила бы меня еще больше.

– Хорошо, хорошо, – сказала мама после трех дней уговоров. И на следующее утро я отправляюсь в школу с письмом от нее и рисовым сэндвичем, потому что у нас нет мяса на обед.

Понедельники и пятницы всегда проходят очень медленно, но этот день в особенности. Когда настало время обеда, я встала в очередь в столовую вместе с остальными детьми, которые оставались в школе. Все шло хорошо, пока монахиня, знающая всех обедающих в школе, не остановила меня:

– Ты, кто тебя сюда послал?

Я робкая, поэтому ничего не говорю, а только протягиваю записку.

– Это нехорошо, – говорит она. – Нужно согласие матери-настоятельницы. Ступай наверх и спроси у нее.

И я пошла.

Пришлось ждать, пока отчитают двух учеников. Одного – за то, что сделал что-то в классе, другого – за то, что не делал ничего. Подошла моя очередь, и я оказалась напротив большого стола, заставленного застекленными изображениями святых, пока мать-настоятельница читала мою записку. Она гласила:

Уважаемая мать-настоятельница,

пожалуйста, позвольте Эсперансе пообедать в столовой, потому что она живет слишком далеко и устает. Как вы можете видеть, она очень худенькая. Надеюсь, Господь не позволит ей упасть в обморок.