Таня Валько - Арабская сага

– Да… – отвечает ей чуть слышно Ибрагим.

– Что это было? Откуда ты это взял?

– Ясем угостил меня баклавой… Пришел ко мне… Я думал, он хочет помириться… – Дыхание у него прерывистое и – странно! – в нем слышен чеснок. – Пить, Мунира, любимая, пить…

После последней стычки сына с отчимом жена предчувствует самое худшее. Она подает Ибрагиму молоко с надеждой, что оно поможет связать яд и не позволит ему распространиться по организму, тормозя дальнейшее токсическое действие. Мунира не верит в руку дружбы, протянутую Ясемом, и думает только об одном: какой яд применил тот и в каком количестве? Хотел ли он только напугать или же на самом деле убить? Ей хочется верить, что первое, ведь отравление человека в центре города при таком количестве полиции и служащих национальной гвардии, днем и ночью снующих по улицам столицы, не могло бы ему сойти с рук и провалило бы его идеальную явку. Это же не пустыня, где безнаказанно правит халифат и его сумасшедшие приспешники. Здесь джихадистов из «Исламского государства» преследуют, сажают в тюрьмы или убивают на месте. В Дамаске они должны скрываться, как Ясем Альзани, называемый джихади Джоном.

Любящая арабская жена, чистокровная сирийка, обещает себе, что если ее муж умрет, то она уже без сомнений выдаст сына-преступника, даже если заплатит за это собственной жизнью.

Ясем решает немного ослабить своим женщинам путы, хотя очень недоволен и обеспокоен этим. Он представлял себе, что будет вести тут чистую жизнь мусульманина, как описано в Коране и хадисах, где мужчины заправляют всем, потому что они выше женщин, которые им покорно служат. Отчима он не берет во внимание, так как это он воин, вождь, глава дома и махрам. Ему не нравится также поведение Дарьи: он думал, что сломает эту девушку. Может, она и запугана, потому что в ее глазах он видит страх и боль, но оказалась упрямой как осел, а свою агрессию в отношении его она скрывает под маской слабости и вечной грусти. Когда он берет ее в половом акте, который ему не приносит никакого удовольствия и наслаждения, а служит лишь для продолжения рода, видит мертвые глаза Дарьи, которые часто наполняются слезами, а ведь она должна быть счастлива от того, что он ее оплодотворяет и хочет дать ей ребенка. Когда же он старается направить ее на верную дорогу настоящей мусульманской жены, применяя наказание – порку, – та скукоживается, как зверек, и, вместо того чтобы быстро исправить свои ошибки, уходит от окружающего мира, замыкаясь в себе, что доводит Ясема до бешенства. Ведь в святой книге, которую джихадист читает с утра до вечера, написано:

Ясем разочарован, так как совершенно иначе представлял себе жизнь своей семьи в стране, о которой мечтал с детства, в чудесной Сирии.

Мунира с Дарьей наконец выходят из дому, держа в руках деньги от Ясема, который все же решился переложить на них обязанность закупки продуктов. Он приходит к выводу, что женщинам некуда бежать, а донести на него они не смогут, потому что это равносильно приговору самим себе.

Несмотря на страх, Дарья наблюдает за окружающим ее новым миром:

– Как тут хорошо! Совершенно не чувствуется войны, которая терзает этот бедный край почти пять лет. Какой большой парк на улице! А дома, которые можно спутать с шикарными резиденциями, – какие же они красивые!

Дом, в котором они живут, как и остальные, богатый и ухоженный, а перед виллами дополнительно есть садики и большое свободное пространство сзади. Сквер полон подстриженных деревьев, там много скамеек, ухоженный газон. Одно заставляет задуматься: здесь нет ни одной живой души, люди боятся выходить на открытое пространство.

– Да, это хороший район, охраняемый от фундаменталистских преступников, – Мунира улыбается с издевкой. – Сюда не доносится стрельба, и здесь достаточно безопасно. Дамаск, мое дитя, – один из красивейших городов Ближнего Востока. А если бы ты видела памятники древности! Чудо! Сук аль-Хамидийя большой и всегда пульсирующий жизнью, а мечеть Омейядов вечно полна людей. Каждый может войти внутрь, отдохнуть от городского шума и ежедневных забот.

– Ты не тосковала по своей родине столько лет? – спрашивает Дарья, слыша в голосе собеседницы глубокое сожаление.