— В Чечне мы боролись с мировым терроризмом!
— Пора наконец понять, что власть на Украине захватили те же террористы! Кстати, некоторые из них те же в самом буквальном смысле!
— И они не скрывают, что в любом случае намерены воевать с Россией! Умиротворение агрессора всегда рано или поздно приводит к войне!
— Война, война! Да успокойтесь вы! И с той, и с другой стороны — русские люди! Наши враги только и хотят стравить нас!
— Правильно! Худой мир лучше доброй войны!
— Только хотим мы того или нет — война все равно идет!
— Но согласитесь, благодаря Минским соглашениям жертв стало меньше!
— Год назад их можно было вовсе избежать!
— Хорошо-хорошо, допустим, — ведущий, до этого подбрасывавший в собачью ораторию отдельные реплики, словно шишки в костер, наконец остановил ее дирижерским жестом и с важным видом взял слово: — Мы бы присоединили Донбасс, еще, может быть, несколько областей, но в Киеве осталась бы фашистская, русофобская власть. А нам нужна вся Украина! Вся! Не только Новороссия! Поэтому мы просто дождемся, пока Украина развалится сама, и возьмем ее голыми руками. А непокорный Донбасс будет той гирей на ее ноге, той незаживающей раной, которая ускорит процесс. Разве не ясно, что именно в этом истинная суть Минских соглашений? Путин — не мальчик, а геополитик мирового уровня!
Зрители зааплодировали. Будучи студентом, я участвовал в массовках на телепередачах и прекрасно знал эту кухню — второй режиссер дает отмашку, и толпа рассаженных по залу бездельников нехотя бьет в усталые ладоши. Правда, кое-что с тех пор изменилось — технологии манипуляции стали более изощренными. Некоторые малообразованные оппозиционеры — как либерального спектра, так и патриотического — сравнивали пропаганду в российских СМИ с детищем Геббельса, но, на самом деле, идеологи «суверенной демократии» во многом нарушали его заветы, работая куда более тонко. Так, например, Геббельс считал, что пропаганда ни в коем случае не должна развлекать. А почему бы и нет? Ведь с древности известно, что не хлебом единым сыт человек — но и зрелищами. Кроме того, рейхсминистр был уверен, что успех пропаганды достигается настойчивым повторением одного и того же. Но зачем? Ничто так не тешит новых шариковых, как иллюзия выбора — переключая каналы в позе микеланджеловского Адама, они чувствуют себя почти что ницшеанским Сверхчеловеком. Или взять наконец известный тезис о том, что чем чудовищнее ложь, тем охотнее люди в нее поверят. В эпоху интернета он звучит уже диковато — методика полуправд оказывается гораздо более эффективной — один скажет, что стакан наполовину полон, другой скажет, что наполовину пуст, и они могут даже поспорить об этом, но в итоге оба выпьют до дна. Главные стратегии Постмодерна — дробить и смешивать, искажать и подражать. А самое страшное, что любой, пусть самый искренний и радикальный, протест против этой системы тотчас заворачивается ей же в упаковку и выставляется на витрину рядом с прочим глазированным дерьмом.
Я поставил видео на паузу и смотрел на самодовольную рожу ведущего. Прямо в этот момент Донбасс обстреливали из минометов и самоходных орудий, уничтожались жилые дома, школы, больницы, дороги, в холодных обесточенных подвалах прятались дети и старики. Бессмысленно винить тех, кто вел обстрелы — враг на то и враг — винить дьявола в своих грехах значит просто оправдывать себя, а этот путь лишь углубляет падение. Самое гадкое то, что на Донбассе уже давно присутствовали российские войска, так называемые «ихтамнеты», но только целью их не было освобождение Новороссии и тем более свержение киевской хунты — они просто поддерживали статус-кво, ситуацию «ни мира, ни войны», пока марионеточные лидеры донецкой и луганской «народных республик», переименованных Минским сговором в унизительное ОРДИЛО, вели криминальные разборки за передел собственности, раздавали друг другу ордена и медали, устраивали праздничные концерты и соревнования по танковому биатлону, то есть старательно мимикрировали под своих «старшаков» из Москвы.
Впрочем, мне было ясно, что все только начинается — настоящая заварушка еще впереди. В драматургии есть понятие инициирующего, или провоцирующего, события — собственно, с него и начинается драма — происходит нечто, что впервые нарушает привычный мир героя и ставит его перед экзистенциальным выбором. Очень важно то, что здесь герой всегда принимает неправильное решение — правильное требует полного переосмысления своей жизни, на которое герой еще не способен — он действует по инерции, и это подводит историю к завязке, откуда начинается центральный конфликт. Затем в ходе сюжета герой под давлением сил антагонизма будет вынужден измениться, иначе проиграет и потеряет все, но когда он все-таки изменится и победит, то получит гораздо больше, чем мог, если бы сразу принял верное решение. Грубо говоря, вся сюжетная механика только для того и запускается, чтобы герой изменился, причем именно внутренне, умом, то есть раскаялся (метанойя — с греческого «перемена ума» — в русской традиции переводится как покаяние), обрел свое подлинное «я» — в этом божественная педагогика драматургии. Но в начале драматического пути героя всегда лежит роковая ошибка, fatal flaw, символическое грехопадение вследствие искушения инициирующим событием. Таким искушением для постсоветской России стал государственный переворот в Киеве, установивший на Украине русофобский либерал-фашистский режим — Россия ответила на это присоединением Крыма, но не решилась поддержать восстание в других регионах Новороссии, что и было той самой роковой ошибкой. Но независимо от того, как отреагировал герой на call to adventure, в итоге он неизбежно оказывается втянут в конфликт, и возможности решить проблему без серьезных потерь уже не будет.
Читать дальше