Тамара Стоун - Если бы мы знали

– Ты что-нибудь будешь? – спросил Люк, показывая на меню.

Я помотала головой. Наверное. Пожалуй, все-таки помотала, потому что услышала, словно сквозь туман, как Люк заказывает кофе и рогалик. От одного упоминания еды к горлу подступила тошнота.

Ей придется выступать перед ним. Как она это выдержит? Вдруг меня осенило: она выступает перед ним и своей мамой каждую секунду каждого дня с того злополучного вечера в декабре. Она играет роль, когда они вместе с мамой ходят смотреть платья, решают, кто где будет сидеть, какие заказать букеты, как оформить приглашения. По утрам, спускаясь на кухню, она всегда должна быть готова войти в роль – на случай если Дэвид остался на ночь. И она исполняла свою роль всякий раз, сидя вместе с ним за одним столом. Не представляю, как она с этим справлялась. Но ведь так оно и было.

И этому надо было положить конец.

Я должна была это сделать.

Кто еще, если не я?

– Ханна? – Люк смотрел на меня, держа в одной руке кофе, а в другой коричневый пакетик. – Эй? Ты в порядке?

Я была не в порядке. Далеко не в порядке.

– Ты должен прийти сегодня на ее выступление, – выпалила я, не дав себе времени подумать.

– Ага. – Люк сощурился. – Я тоже так думаю.

Живот скрутило еще сильнее.

Если ты ему проговоришься, Ханна, то все. Я никогда тебя не прощу. Мы больше никогда не сможем быть друзьями.

– Я должна кое-что тебе рассказать.

У меня появилось странное чувство, будто сознание отделилось от тела и я нахожусь в этом кафе лишь отчасти. Я уже пожалела о своих словах, мне захотелось взять их назад. Но в глубине души я знала, что поступаю правильно.

Люк подвел меня к ближайшему столику, и мы сели друг напротив друга.

– Что случилось?

У меня дрожали руки и стучали челюсти, и я не представляла, как перенесу следующие несколько минут. Это вышло совершенно незапланированно.

– Эмори была рядом на всех важных этапах моей жизни. Она есть на фотографии, где я делаю свой первый шаг – на лужайке между нашими домами. – Я не задумывалась над тем, что сказать. Просто говорила то, что первым приходило на ум. – Она присутствовала при моем крещении, ездила на каждое крупное выступление «Рассвета Воскресения», пришла меня поддержать, когда я сдавала на права. Когда умерла моя бабушка, Эмори неделю от меня не отходила. Она приносила мне конфеты, залезала ко мне в кровать и смотрела вместе со мной фильмы, и я плакала у нее на плече, пока не выплакала все слезы.

Люк свел брови, явно гадая, к чему я веду, но перебивать меня не стал.

– Мы немножко отдалились друг от друга, когда поступили в разные старшие школы, – продолжала я. – И отдалились еще сильнее, когда вы с ней начали встречаться, потому что она была от тебя без ума. Но мы все равно оставались лучшими подругами. Ты хоть представляешь, каково это, когда растешь вместе с кем-то и делишь с этим человеком чуть ли не каждое воспоминание?

– Э-э… Да. Мы с Эддисон близнецы.

Я совсем об этом забыла.

– Для меня Эмори почти как сестра-близнец. Но мы очень разные. – Я улыбнулась про себя, думая о том, как сильно мы отличаемся. – Мы совершенно друг на друга не похожи, но нам это никогда не мешало.

Люк кивнул.

– Зачем ты мне все это рассказываешь, Ханна?

Я сильно вспотела, поерзала на стуле… Смогу ли я наконец перейти к сути?

Я никогда тебя не прощу .

– Она попросила меня сохранить тайну. – Нет, я не представляла, как мне это сказать.

– Какую? Скажи мне, – попросил Люк.

Мы больше никогда не сможем быть друзьями.

– Не могу. – Я прижала ладонь к животу. Было такое чувство, будто меня вот-вот вырвет.

– Ты должна.

Я огляделась, проверяя, не может ли нас кто случайно подслушать. А потом облокотилась о стол и подалась вперед. Люк сделал то же самое, и мы оказались лицом к лицу.

Шепотом я пересказала ему всю историю, от начала и до конца. Как я вернулась домой из церкви и обнаружила у себя в комнате бледную, взлохмаченную, напуганную и дрожащую Эмори. Как пошла за мамой, но вместо нее наткнулась на папу. Как папа отозвался об Эмори. Что я ему ответила. Как я не сказала то, что следовало бы, и не сделала то, что должна была.

Люк отшатнулся. Глаза у него пылали гневом.

– Когда это произошло?

– В декабре, – выплюнула я, словно само слово было ядовитым.

– То есть ты три месяца, как это знаешь? – спросил он, и я медленно кивнула. – И никому не сказала?

– Она умоляла меня никому не рассказывать.

– Да какая, к черту, разница?! – Он ударил кулаком по столу.