Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

– Держите. – Я протянула ему свою чашку. – Горячий.

Он взял кофе:

– Спасибо и… извините, что уснул здесь.

– Не извиняйтесь. Вам удалось хоть немного поспать?

Элиас сделал глоток:

– Я задремал на рассвете.

Он всматривался в кофе с напряженным лицом.

– Что вам мешает спать?

Он встал, сделал несколько шагов, потянулся, и я услышала, как хрустнули суставы. Он покосился на меня:

– Призраки, не дающие жить…

– И кто они, эти признаки?

– Не сейчас, прошу вас…

– Хорошо… только скажите, не могу ли я помочь вам прогнать их.

Он грустно пожал плечами со знакомым выражением печальной благодарности, которое я заметила в первые дни после его приезда – когда одолжила ему машину и когда подарила бесплатные завтраки. Не оборачиваясь, он пробормотал:

– Вы уже начали это делать.

Я застыла на месте и онемела.

Меньше чем через полчаса он уехал на работу. Послал мне очередную тоскливую улыбку, не произнес ни слова и испарился. Я обслуживала остальных гостей и думала только о том, как брошусь читать его тетрадь. Тень в глазах Элиаса заставляла меня опасаться худшего.

Зайдя наконец в его комнату, я остолбенела: тетради на столе не было. В панике я искала ее повсюду. Меня лишили того, без чего я уже не могла обойтись. Дневник я нашла на кровати. Села рядом, и меня одолели сомнения. Что я для себя открою? Кто эти фантомы, о которых он говорил два часа назад? Как бы то ни было, я обязана узнать! Прислонившись к спинке кровати, я вытянула ноги, набрала побольше воздуха в легкие и вернулась к чтению с того места, на котором его прервала. По всей вероятности, он посвятил записям значительную часть ночи.

Я уверен в положительном результате ее визита к реабилитологу. Будь я ее врачом, я бы велел ей танцевать, бегать, прыгать – ясно, что она уже здорова. Она и не подозревает, насколько грациозно малейшее ее движение, даже когда она не танцует, какой свет она излучает, гипнотизируя каждого, кто наблюдает за ней. Она снова начнет танцевать, и ее улыбка наверняка станет шире. Ортанс – женщина, которую хочется видеть счастливой. Вспоминая, что она мне сказала, я понимаю, что все правильно угадал. Получается, я не совсем лишился проницательности. У нее действительно связь с женатым мужчиной, и она сознает, что ломает свою жизнь. Это приводит меня в отчаяние. Я себя спрашиваю, что она будет делать дальше, когда снова сможет работать и займется своим настоящим делом… Я должен быть осторожным. И покончить с нашими завтраками вдвоем.

Быть может, я хоть что-то для него значу? Вдруг он привязался ко мне? Меня бросило в жар, дыхание ускорилось…

Давно уже я не радовался за другого человека. Оказывается, такая радость приятна, она утоляет печаль. Но не стоит играть в эти игры. Я рискую в очередной раз слишком дорого заплатить. Она ждет ответов на свои вопросы, хочет познакомиться со мной поближе, но я боюсь ее разочаровать. Она воспринимает меня как человека, которому можно доверять. Я считал себя таковым, может, я таким остаюсь и по сей день, но оскорбления, которые продолжают время от времени сыпаться в мою голосовую почту, свидетельствуют об обратном.

За что его оскорбляют? В чем таком страшном могут упрекать? В профессиональной ошибке?.. Но к несчастью, даже медики имеют право ошибаться. Почерк неожиданно стал менее ровным, более нервным, некоторые фразы зачеркнуты.

Черт, я уснул! Вернулись эти проклятые кошмары! Почему тем вечером я был таким уставшим и ленивым? Почему не прислушался к внутреннему голосу, советовавшему поехать, несмотря на поздний час? Я был таким легкомысленным, неорганизованным. Как сейчас вижу себя: сижу в машине, отвечаю на звонок, веки сами собой захлопываются – я с самого утра мотался по вызовам. На этот раз мне звонили из-за неожиданно поднявшейся температуры. Малыша я знал с самого его рождения, он был крепким и отнюдь не болезненным. На часах было больше десяти вечера, и мне пришлось бы проехать добрых сорок километров по ухабистым проселочным дорогам, к тому же лил ливень. Поездка с большой долей вероятности закончилась бы для внедорожника в кювете и в больнице для меня, после чего я бы уже никого не смог лечить. По телефону я задал матери множество вопросов, я отлично знал эту семью, даже не раз по вечерам приходил к ним в гости, и мы вместе смеялись, болтали о том о сем. Словом, мы считали себя друзьями. Я поставил диагноз на расстоянии: зуб режется. Она успокоилась, а когда я пообещал ей приехать завтра прямо к семи утра, обрадовалась. Дома мне не хватило сил даже добраться до кровати, я рухнул на диван и на автопилоте завел будильник. Ровно в семь я припарковался перед их домом и, едва выйдя из машины, услышал, как кричит от горя мать, ее вопли вонзились в меня и навек застыли в памяти. Я до сих пор чувствую удары, которые на меня обрушил отец малыша, он не сдерживался, он бил меня, бил и снова бил. Я на него не в обиде, он имел полное право… Он считал и всегда будет считать меня виновным в смерти своего сына. А женщина осыпала меня пощечинами, орала на меня так, что едва не лопались барабанные перепонки. Я нарушил клятву всего один раз, но этот раз был лишним.