Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

Родители мальчика подали на меня в суд и намеревались лишить права заниматься медициной. Но окончательно меня добили недели судебных слушаний, когда я безвылазно сидел дома, а моим процессом занимался адвокат брата. На какое-то время ожесточение пошло на спад. Тогда-то мне и нужно было уехать, я ведь почти не сомневался в своей невиновности и был готов к тому, что Национальный совет коллегии врачей оправдает меня. К несчастью, смерть не всегда имеет объективное объяснение. Но все получилось совсем ужасно: разбирательство обернулось против истцов, меня тошнило от того, что проделывала моя защита – напирала на ошибки самих родителей, как будто смерть малыша недостаточно мучила их. Им объявили, что они должны были вызвать неотложку, скорую или отвезти ребенка в больницу, а не полагаться исключительно на деревенского врача общего профиля, который не всемогущ. Меня оправдали, и, несмотря на несправедливые обвинения в адрес несчастных родителей, на какое-то время мне стало легче, но передышка оказалась краткой. Травля началась с новой силой. За мной охотились. После того как мой внедорожник разбили бейсбольной битой, а дом забросали камнями, я принял единственно возможное, хоть и мучительное решение. Как сейчас вижу себя: я вытаскиваю из дома сумки и чемоданы, забрасываю в машину, скрестив пальцы, чтобы она завелась и ей достало сил увезти меня подальше от этого места. Сцена наводила на мысль об обитателях загоревшегося дома, вынужденных в спешке покидать его – хочется забрать все, но не знаешь, что хватать. Вспоминаю это чувство отчаянной гонки на выживание, когда я рылся в своих вещах, что-то вытаскивая, что-то отшвыривая. Мне кажется, я забыл там главную часть своей жизни, хоть я и не знаю, чем вообще владею. Впрочем, мне известно, что ничего, кроме самого себя, у меня нет. Так что мой брат может утверждать все, что ему заблагорассудится, но я отказываюсь еще раз пережить такое. Даже если… опять появляется надежда, и я не в силах прогнать ее… Нет… невозможно… Не смей предаваться мечтам, Элиас!

Я так устал, я хочу, чтобы все прекратилось, чтобы эти мысли ушли из моей головы. Я опустошен. Может, стоит хотя бы раз попытаться лечь в постель…

Я спал, проспал пять часов подряд… а ведь я без сна уже несколько месяцев, по крайней мере, без нормального сна в расстеленной постели, так что следует это событие зафиксировать, чтобы во время очередной бессонницы напомнить себе, что такое возможно…

Читая, я прилегла на кровать Элиаса, подушка еще хранила его запах, а я закрыла дневник и прижала к груди, словно стараясь защитить Элиаса – его мужество потрясло меня. Испытание исключением из сообщества, тягостный судебный процесс – все это он сумел пережить в одиночку, без поддержки, никого ни о чем не прося, никого ни в чем не обвиняя и не ненавидя, ни против чего не протестуя. И это вызывало уважение. Становилось понятным его стремление держаться на расстоянии от новых знакомых, нежелание привязываться. Да, я понимала Элиаса, но не хотела с этим мириться. Он заслуживал лучшего, я догадывалась, что в нем таятся неисчерпаемые богатства – бездна нежности, юмора и щедрости.

Неделя промчалась так быстро, что я ее и не заметила. Мы вернулись к нашему с Элиасом привычному распорядку – кофе по утрам и обмен новостями по вечерам. Что до моей тайной привычки, то тут я осталась ни с чем, поскольку он не написал больше ни строчки. В четверг утром, проснувшись, я поняла, что натянута как струна. Через сутки я поеду в Париж, а этим вечером меня ждет реабилитолог. На кухне стоял Элиас с кофейником в руке, и я наконец улыбнулась. Он казался оживленным.

– Сегодня большой день, Ортанс!

– Вы не забыли?

Он с шутливым возмущением закатил глаза.

– Конечно нет! Не переживайте. С вашей щиколоткой все в порядке, не нужно даже ее ощупывать, чтобы убедиться. Я за ней ежедневно наблюдаю и, честно говоря, хоть я и не специалист по спортивным травмам, уверен, что вы уже давно могли бы вернуться к танцам.

Я растерялась: что это все значит, он что, готов снова заняться лечением?

– Похоже, в вас все еще дремлет доктор?

Элиас грустновато пожал плечами:

– Не думаю, ну да ладно… Кто-то говорил мне, что медиком становятся на всю жизнь…

Надо же, он запомнил мои слова! Он налил нам кофе и протянул мне чашку.

– Когда вы завтра выезжаете?

Я помрачнела, вспомнив, что мне предстоит.

– В полдесятого, если хочу успеть на поезд. Кстати, надо вам оставить ключи и на всякий случай мой номер телефона. Мало ли что!