Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

Какой ужас! В моих глазах стояли слезы. Я не знала, кому я так сочувствую. Родителям, потерявшим ребенка? Хуже того, что они пережили, не бывает, и я понимаю, что им нужно было найти виновного любой ценой. Я не могла даже поставить себя на их место. Но у меня болела душа и за Элиаса. Я была внутренне убеждена в том, что он хороший врач, всегда готовый откликнуться и прийти на помощь, проявляя здравый смысл в любых ситуациях.

Эти ужасные обвинения должны быть для него невыносимыми.

И он действительно не в силах их вынести.

Его поведение, его слова доказывали это: он не мог простить себе эту ошибку. Сохранилось ли за ним право заниматься медициной? Сказав, что он врач, Элиас уточнил “раньше был”. Лишили ли его этого права? Или он сам себя его лишил? Что произошло после смерти ребенка? Мне бы так хотелось, чтобы он сам все мне рассказал – ему стало бы легче. Ему необходимо избавиться от непосильного груза, который он несет в одиночестве, от всего того, что пожирает его жизнь. Он не разрешал себе жить, а это несправедливо. Возможно, мне следовало быть более честной с ним? Признаться, что я каждый день читаю дневник, пытаясь понять его, проникнуть в его тайну. Но я рисковала, что, узнав об этом, он сразу сбежит. Я обманывала Элиаса и одновременно сознавала, что все больше дорожу им. Его присутствие много значило для меня, я не хотела, чтобы он уезжал. И не только потому, что стремилась ему помочь.

Надеюсь, у тебя все хорошо. Целую. Э.

Эсэмэска Эмерика, которую я заметила, выйдя из комнаты Элиаса, не вызвала у меня никаких эмоций. Весь день я размышляла о том, что узнала, и не могла ни на чем сосредоточиться. Я не позволила себе позвонить Матье и спросить, все ли в порядке у Элиаса, как он себя чувствует. Я не сделала этого, уважая его тайну. Что до звонков, то вскоре позвонила Бертий, резко вернув меня к реальности:

– Привет, Ортанс! Как дела?

– Все хорошо. А как у тебя? Как школа? Девочки?

– Кстати, о школе и девочках, поскольку ты не объявлялась, я решила, что надо бы напомнить: концерт состоится на будущей неделе. Не забыла?

Ничего удивительного, что со всеми заботами и событиями, связанными с Эмериком, “Бастидой”, Элиасом, концерт вылетел у меня из головы. К счастью, я уже несколько недель назад поставила бронирование гостевых комнат в стоп-лист.

– Конечно нет!

– Останешься в Париже на несколько дней?

– М-м-м… не больше чем на сутки.

– Ладно… лучше, чем ничего, по крайней мере, ты приедешь.

– Ни за что на свете не хотела бы пропустить это событие. Можешь мне поверить.

Впрочем, верить мне не следовало.

– Ты вернулась к танцам или как?

– Пока нет, но, возможно, мне разрешат на следующей неделе.

– Потрясающе! Поделишься с нами радостной новостью. Заодно спрошу: это ничего не меняет применительно к июльским курсам?

– Нет. Лучше перестраховаться.

– Так я и думала. Что ж, мне пора.

– Давай прощаться, я тебя целую.

– И я тебя.

Я повесила трубку, пребывая в растерянности. Вернуться в Париж. Присутствовать на концерте и воочию оценить перемены, произошедшие в школе. Опять встретиться с Эмериком. Разве он не говорил, что придет? Я заранее чувствовала себя усталой и напуганной. В “Бастиде” мне хорошо. И мне совсем не хотелось разрушать очарование, лишаться защиты, которую мне давал этот дом.

Не говоря уж о том, что нужно будет сообщить о своем отъезде Элиасу. Расставание с ним, когда ему так плохо, приводило меня в ужас. Я боялась за него.

Все выходные Элиас избегал меня. Он снова стал где-то пропадать, забросил, похоже, работу в танцевальном зале и даже больше не пил со мной кофе по утрам. Мне его не хватало. Я беспокоилась. Но, невзирая на исчезновение Элиаса, я не поддалась искушению и не перешагнула порог его комнаты. Я вовсе не собиралась приставать к нему, преследовать, но мне обязательно нужно было предупредить его о моем отъезде. Поэтому в воскресенье вечером я решила не ложиться, пока он не придет. Желая быть уверенной, что он не станет дожидаться моего ухода в дом, чтобы объявиться, я устроилась в гостиной, где всегда оставляла свет для гостей. Я услышала, как подъехала машина Элиаса, потом на террасе раздался его голос. С кем это он говорит, интересно? Когда он наконец-то вошел в дом, в руке у него был телефон. Я впервые видела Элиаса с телефоном – зрелище едва ли не шокирующее.

– Добрый вечер, Элиас, – тихо поздоровалась я.

Увидев меня, он сделал шаг назад: