Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

– Нет! Я отлично справлюсь. Не волнуйся. Я кажусь подавленной, но это потому, что сегодня первый рабочий день. Завтра все будет лучше!

– Ну-ну… Но Эмерик сможет хоть немного помочь?

Судя по тону, она была настроена весьма скептически. Как ей объяснить, не пугая ее и не вызвав раздражения, что его забота обо мне сегодня свелась к вызову эсэмэской на вечер в ресторан?

– Конечно! Мы с ним вот-вот встретимся!

В нашем всегдашнем ресторане ко мне бросился официант:

– Что с вами приключилось? Могу я вам помочь?

– Спасибо. Я сама. Налейте мне что-нибудь, мне надо взбодриться! – попросила я с натянутой улыбкой.

Спуск по лестнице от квартиры съел всю мою энергию, так как я изо всех сил старалась не рухнуть и не разбиться. Я была почти готова съехать вниз на попе, и только остатки чувства собственного достоинства удержали меня. Придется максимально урезать свои перемещения, и даже если мне вдруг захочется зайти в школу, я не рискну, чтобы не преодолевать полосу препятствий. Сегодня вечером испытание усугубилось выматывающей болью в щиколотке. Я нарушила предписание. Это была плохая идея – снять лонгетку и изогнуть ногу, чтобы натянуть узкие джинсы. Но что-то мне подсказывало, что спортивные штаны не во вкусе Эмерика.

– Задержали на работе, – коротко объяснил Эмерик, появившийся, когда я допивала второй бокал вина.

Он сел и первым делом потянулся за меню. До того как углубиться в него, осмотрел меня и довольно кивнул, явно удовлетворенный увиденным:

– Похоже, ты в форме!

Через пару минут он подозвал официанта, чтобы сделать заказ.

– Мне показалось, тебе полезно выйти из дома, ты же, наверное, с выходных сидишь взаперти.

– Ты прав. Спасибо, что подумал об этом.

За ужином ко мне как будто вернулся тот, кто когда-то покорил меня. Он много болтал, посмеивался, был обаятельным и соблазнительным. Меня забавлял его взгляд, который неизбежно соскальзывал в мое декольте, радовало настойчивое поглаживание моей ладони. В общем, он вел себя так, будто ничего не случилось. Если бы я ждала извинений за его поведение в пятницу, я была бы разочарована. Но я хорошо знала Эмерика – слишком он гордый, чтобы просить прощения.

Когда мы ехали ко мне, он все время клал руку на мое бедро. Мне было хорошо от его ласки, она придавала уверенности. Обида понемногу забывалась. Быть может, прав как раз он? Какой смысл возвращаться к нашей ссоре? А что до моего состояния, я сама многократно убеждала его, что со мной ничего серьезного, и было бы смешно требовать сегодня, чтобы он сдувал с меня пылинки в ожидании улучшения.

– Давно пора, – попыталась я пошутить, когда мы вошли в квартиру.

Эмерик прислонил к стенке костыли, пока я избавлялась от куртки и сумки. Когда, опершись на спинку дивана, чтобы поберечь щиколотку, я обернулась к нему, я наткнулась на пустой взгляд, который до сих пор был мне незнаком.

– Иди ко мне. – Я протянула к нему руки.

Мне показалось, что на его лице я уловила скептическое выражение, однако я постаралась поскорее прогнать это впечатление. С другой стороны, обычно он бывал более предприимчивым. Он подошел ко мне, и как только оказался рядом, я вцепилась в его талию и просунула руки под пиджак. Я гладила его по спине, его тепло, его аромат пробудили желание, я хотела почувствовать прикосновение его тела к своей коже. Я целовала его, все сильнее прижимаясь к нему. Он отвечал на поцелуи без особого энтузиазма. Потом провел ладонью по моим волосам и оторвался от моих губ:

– Ортанс, ты едва держишься на ногах.

Он высвободился из моих рук и отодвинулся. Я похолодела. Он не хотел меня и поставил об этом в известность, не особо деликатничая.

– Давай будем благоразумны.

Благоразумны? Но, Эмерик, ты же никогда раньше не был грубым. Да что с тобой?

Хватило бы пальцев одной руки, чтобы пересчитать все случаи за три года, когда мы, встретившись, не занимались любовью. Я вдруг почувствовала себя жалкой уродиной, неспособной вызвать влечение, полным ничтожеством. Мне пришлось призвать на помощь все свое умение притворяться, чтобы он не заметил, как сильно ранил меня.

– Отдыхай, а я пойду.

– Как скажешь.

И чтобы окончательно добить меня, он прижался губами к моему лбу:

– До четверга, спокойной тебе ночи.

Эмерик послал мне воздушный поцелуй и ушел, захлопнув дверь. Зерно сомнения понемногу прорастало, напоминая о беспокойстве, зародившемся несколько дней назад. Эмерик изменился. Мне казалось, что он потерял интерес ко мне из-за этой мелкой, пустяковой травмы. Нет, это невозможно. Он любит меня, он же все время это повторяет. Но как избавиться от неприятного чувства, тем более что он отказал мне даже в минимальной поддержке?