Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Что смотрите? Танцевать умеете?

– Да.

И мы начинаем танец в сторону выхода.

Честно говоря, мы не бедствовали настолько, чтобы плясать перед клетчатыми фермерами. Родители выдавали нам на карманные расходы, но хотелось иметь свои деньги. Вольные.

И поэтому мы решили ещё раз попытать счастье и отправились в кондитерскую, которая называлась «Рай».

Кассирша в белом чепчике, похожем на торт-безе, дала нам стопку флаеров и велела не уходить далеко от кондитерской. Мол, выйдет и проверит – на месте ли работники.

Мы добросовестно предлагали людям «Рай», но народ в него не спешил. Только из вежливости они брали наши листовки и несли к мусорной корзине, которая уже и без того пообедала нашими объявлениями.

– Будьте счастливы, а?! Будьте счастливы! – просил всех Человек-Ролл.

Он зазывал всех в китайский ресторан «Суши-Роллы», и на его макушке вихлял хвост креветки. Это был самый жизнерадостный Ролл на свете. Он любил танцевать около очень грустных людей, которые стояли у светофора, и, когда загорался зелёный, он кричал им вслед:

– Будьте счастливы, а?! Будьте счастливы!

Выйдя на проверку, кассирша из «Рая» увидела, что все наши флаеры в мусорке, и вычла штраф из нашей зарплаты. Сто рублей с каждой. Итог: пустые карманы.

Узрев, что нас изгнали из «Рая», танцующий Ролл поспешил к нам:

– Не грустите, красавицы! Вон там, за углом, «Весёлый Апельсин». Там не кинут. Будьте счастливы, а?!

Да какое счастье?! При чём тут счастье?!

И мы побрели в «Весёлый Апельсин».

Там на наши головы водрузили шапки-дольки.

…Моя подруга Мила – сербка, которая родилась в Петербурге, переехала в Москву и снова вернулась в Питер. В классе мы обе оказались новенькими. За партой встретились два одиночества. Две доли.

И теперь эти горе-дольки раздавали листовки. Улыбались и просили не сразу выкидывать: «Чуть подальше, пожалуйста, нас проверяют!».

Двум долькам заплатили честные деньги. И мы отправились в кафе, где в один присест съели всю зарплату.

– Но меня волнует будущее, – вздохнув, сказала Мила.

– А будущее – по самочувствию.

…Нам по четырнадцать лет. И от этой жизни пока нам ничего не нужно. И ей от нас – тоже. Мы знаем, что всё начнётся через год… через два… через пять… начнётся совсем другая жизнь.

Но что-то останется от прежней.

…Останется привычка всегда брать флаеры у промоутеров. И выкидывать эти флаеры далеко-далеко от места стоянки всех этих Кроликов, Гейш, Бутербродов и Брынз…

Мы непременно доживём до фиолетовых волос. И у каждого эротического магазина нас будет встречать Люба. (Или это будет наше отражение в витрине?) И Люба снова с достоинством скажет: «В наше время без этого обходились!».

А на каждом перекрёстке судьбы – и это тоже мы знаем! – нас будет поджидать танцующий Ролл и кричать нам вслед:

– Будьте счастливы, а?! Будьте счастливы!

Такие дамы расцветают по осени. Как-то с ними это случается. Сначала они ведут нормальную жизнь – работают в загсе, решают кроссворды, вяжут, а потом бац! – они заходят в магазин «ВСЁ ПО 36» и покупают пластмассовую гирлянду из мимоз, надевают на голову и решают начать новую жизнь. Да, да, ту самую, чистую, как родник, светлую, как солнце. Подобрав к этим мимозам сумку, туфли, бусы, ленты, они садятся во все троллейбусы, трамваи, электрички и едут.

…Они очень любят ездить в метро до конечной остановки «Купчино» или «Дыбенко». Шляпа с полями, на ней фрукты: груши, яблоки – всё почти свежее. И цветы. Да. Ну и весь костюм: платье, туфли, сумочка – и везде цветы, цветы, цветы.

Они родились, чтобы ехать, чтобы на них смотрели и чтобы эти электрички никогда не останавливались.

Но однажды они вдруг увидят объявление: «Художественно-промышленной академии им. А.Л.Штиглица для выполнения учебных постановок СРОЧНО требуются демонстраторы пластических поз (натурщицы). Интересная внешность приветствуется! Позировать в одежде».

Стоп! Это их остановка! «Интересная внешность»! Это же про них! Пропустите, мужчина! Да дайте же выйти, господа!..

И вот они приходят к нам в аудиторию и садятся на синий стул.

Отныне все трамваи и троллейбусы ведут их к этому синему стулу.

Сегодня очередь Аделаиды.

– Я себе костюм заказала… цвета морской волны. В Коктебель летом еду. В пансионат. А что там делать? Найду себе генерала. И буду с ним вдоль берега ходить. Ракушки собирать. Нет ракушек? Ну тогда тем более – что делать? Я, кстати, вдова генерала… Давно умер, да… Платье цвета морской волны такое. Вы, как художники, что думаете: какого цвета к нему шляпа должна быть? Светлая или тёмная? Я сегодня заказывать буду. Думаете, бежевая? Для лета? А я в сентябре еду. Да, но я вообще такие цвета люблю, ну вот как вы рисуете, фиолетовые. Вам нравится, как я одета? Да? Странно. Я вообще так по улице не хожу. Только вам позирую. Это моей мамы вещи. Она давно умерла. А я вот ношу. Не знаю, что делать. Выкинуть, наверное, нужно. Но я к вам похожу. Идёт мне? Странно. Никогда не любила, как она одевалась. А выкинуть не могу. Вот к вам надела.