Борис Дышленко - Генералиссимус

Похоронив двух безвременно спившихся мужей, вдова ушла из цирка на завод, чтобы иметь возможность получать для сына бесплатные летние путевки. Здесь она в третий раз вышла замуж и как будто на этот раз получалось удачно: муж был глубоко непьющий, но идейный товарищ, активный член профсоюза, и когда по стране началось стахановское движение, он в надежде на повышение разряда сразу же включился в него. Это стахановское движение его и сгубило: плохо закрепленная в спешке болванка, вырвавшись из патрона, угодила ему прямо в лоб. Так женщина в третий раз овдовела и тогда, отказавшись от надежды на личное счастье, всю себя целиком посвятила подрастающему сыну. Мальчик рос задумчивым и серьезным и, хотя ничем не болел, был как-то не от мира сего. Все-таки это не помешало ему в школе быть хорошистом, физкультурником и в пионерском отряде звеньевым. Незадолго до смерти роковая уборщица открыла юному пионеру тайну его рождения, и, может быть, это обстоятельство повлияло на мальчика, пробудив в нем честолюбие и жажду артистической жизни. Однако у малолетнего Гены хватило ума и такта не кичиться былой славой своего подлинного родителя, тогда как рабочее происхождение могло открыть ему многие двери — ведь в то время еще не шло разговора о династиях, особенно об артистических. Но однажды, перед получением свидетельства об окончании семилетки, он объяснил директору, что его фамилия несправедливо пишется через «М» тогда как нужно писать через два: ему казалось, что в сочетании с двумя буквами «Н» в его имени на киноэкране это будет производить большее впечатление. С этой улучшенной фамилией в свидетельстве он был призван в Красную Армию, а там уж так и пошло, и теперь Геннадий Гуммозов мог не беспокоиться о своем сверкающем будущем.

В обед Петр Иванович съедал в целях конспирации пару котлеток с макаронами или картофельным пюре, хотя, против ожидания, он и на петушином рационе не испытывал голода. Возникали, правда, некоторые сомнения насчет калорий, но, похоже, и энергии было достаточно. Конечно, Петр Иванович не мог быть уверен, что так будет и дальше, но пока сказал себе, что посмотрим, а там, если что, можно что-нибудь и придумать. Еще в эти дни сосуществования — что поделаешь — приходилось выходить на прогулку, и не только для того, чтобы показать отсутствие метаморфозы, но и затем, чтобы запастись магазинными котлетками или чем там еще для демонстративных обедов. От этой двойственной жизни Петр Иванович чувствовал себя настоящим разведчиком, но все-таки сожалел, что Геннадий Никитич дежурит одни сутки через трое, а не наоборот. Однако — что там — прогулки тоже развлекали его, потому что, несмотря на приобретенное чувство особенности и даже как бы избранности в уличной толпе, среди всех этих целеустремленных и праздно гуляющих мужчин и женщин, на последних он все-таки более родственно реагировал из-за проснувшегося в силу предполагаемой петушиной молодости инстинкта.

«А не купить ли все-таки курицу? — подумал как-то Петр Иванович, вспомнив соблазнительную из зоомагазина продавщицу. — Да, курицу, а то и двух. Несколько, если по куроводству. Заодно и яйца будут нести. А в человеческом образе...» Петр Иванович сам ужаснулся этой каннибальской мысли. Понял, что ни в петушином, ни в каком другом виде яиц больше никогда есть не сможет. Почувствовал, что наступает у него раздвоение личности. «Так и в сумасшедший дом попасть недолго, — сказал себе Петр Иванович, — а там попробуй в петуха превратиться — залечат. Нет уж, надо жить по-человечески», — решил он. Однако понимал, что не только яйца, но и саму курицу отныне есть не сможет. «Ну что ж, бывают и вегетарианцы, перейду на свинину и говядину, мало ли, еще и баранина бывает», — успокаивал себя Петр Иванович, как-то одновременно и помня, и не помня, что он петух. Однако тут же подумал, что так экономии не получится, потому что если свинина и говядина, то это уж совсем человеческие расходы. Подумал, что питаться все-таки придется в петушином состоянии. Тут он снова засомневался насчет калорий. Вдруг петушиных калорий при человеческом образе жизни будет не хватать, но не очень огорчился, потому что большую часть дня все-таки постановил проводить в своей комнате, где ему было вовсе не обязательно быть человеком, так что и расход калорий должен был соответствовать. «Ну, есть же телевизор, — думал он, — читать в таком положении, конечно, затруднительно, так как, глядя вниз, почему-то все время клюется». Но еще последнее время пристрастился Петр Иванович слушать зарубежные на русском языке радиостанции, «отравителей умов», как написали о них в «Крокодиле» под соответствующей карикатурой. Однако Петр Иванович теперь воспринимал «Крокодил» критически, и уже не казался ему этот журнал таким остроумным, как прежде. А калории... «Эх, симпозиумы! — думал с тоской Петр Иванович. — Ни от кого не пришлось бы скрывать. И не надо тебе никакой экономии и преимущественного петушиного существования. С таким талантом, как у меня... Да я бы всего минут на десять-пятнадцать оборачивался, а остальное время...» Однако ясно было, что мечта эта неосуществима, и Петр Иванович понимал, что и так должен благодарить судьбу за то, что дала ему такую возможность: надо же, прибавочно к пенсии еще одна, дополнительная.