Игорь Адамацкий - Созерцатель

Человек не рождается свободным. Он рождается пленником времени. Из этого плена освобождает только смерть. Мы — заложники времени. Некоторым еретикам удавалось преодолеть замкнутость, выкупить у времени самих себя. Такими были, например, гностики и перс Мани. Египтянин Арий и британец Пеллагий. Такими были монтанисты и другие. Такими же были гении и благодетели человечества. Они уходили, оставляя вместо себя некий след памяти, тотчас обраставший слухами о подробностях: дескать, вообще-то из этой тюрьмы убежать невозможно, но однажды такой-то сумел это сделать... И далее следует рассказ о счастливчике.

Большинству людей кажется, как только они задумываются, что они, собственно, принадлежат каким-то другим временам. Реальность мало кого интересует и тем более устраивает. Никто, кроме правительства, не играет в будущее, все играют в прошлое. Дети играют в романтизм, старики — в классику. И те, и другие вводят друг друга в заблуждение.

Социальный и интеллектуальный вес игровой роли обычно выше настоящей роли — роли заложника. И это — один из способов придать плену видимость свободы. Какой дурак не мечтает поумнеть?

Как всякие пленники, родившиеся внутри и не имеющие ясного представления о том, что делается снаружи, мы, тем не менее, постоянно думаем о свободе. Но, как правило, не торопимся. Цивилизация — да продлится ее невидимый ход — подготовила несколько шикарных способов массового исхода из плена времени. Но это было бы некорректно по отношению к тем, кто собирается стать пленником. Этика преемственности поколений требует, чтобы мы оставляли бараки вселенского концентрационного лагеря отремонтированными и чистыми, чтобы грядущие заложники могли жить и мечтать о свободе в условиях возможного комфорта.

Особенно нестерпим плен весной, но зато осенью, как в эту стылую ноябрьскую ночь, шаги часовых за окном звучат успокаивающе, словно редкий вдовий дождь. Для заложника одно из самых приятных — чувство безопасности. Тогда и у охранников проглядывают человеческие лица, и лагерный режим кажется вполне сносным, а по праздникам даже приятным.

В тот поздний вечер нашего прощания одна фраза запомнилась мне так ярко, словно и до сих пор звучат в ушах модуляции произнесшего ее голоса:

— Цель, единственное оправдание сущего, дань, которую будущее взимает с прошлого, цель у всех живых организмов есть — от доментальных и постментальных.

Последнее слово не сразу отозвалось в сознании, вернее, коснулось слегка, как случайная птица задевает крылом лист, снимаясь с ветки.

Мы сидели в большом полутемном зале его родового замка, возвышавшегося на одном из одиннадцати холмов предгорья. Зал освещался пятью лампами на стенах, и этот ровный, яркий и будто неживой свет разгонял тьму по дальним углам, плотную, густую. В широком простенке между окнами стояло от пола до потолка палисандровое распятие в полный рост Иисуса Христа. Это распятие всегда меня несколько пугало — сходство с реальным Христом было таким полным, что в его присутствии оставалось лишь тихо молчать пристально, и потому обычно, приходя к другу коротать осенние и зимние вечера, я просил его перейти в библиотеку, где я ощущал себя спокойнее и увереннее. Но в тот день, позвонив по телефону около полудня, когда я за утренним кофе просматривал вечерние газеты, наполненные, как обычно, либо пугающими заголовками, либо светской чепухой, — он просил меня непременно быть у него вечером и запастись терпением не менее, чем до утра.

Я привык к экстравагантностям своего друга со времен соученичества в колледже и Оксридже. Эти чертовы аристократы многое могут себе позволить.

— Хорошо, хорошо, — проворчал я в телефонную трубку, — непременно приеду. Но надеюсь, ты не собираешься до утра потчевать меня светскими сплетнями о своей бывшей жене?

— Ты читаешь вчерашние газеты, — рассмеялся он, — и новости доходят до тебя в дряхлом возрасте, когда они даже самим себе не интересны. Утренние газеты сегодня сообщили, что Глория вышла замуж за крупного виноторговца.

— Я не знаю мужчин крупнее тебя, — в тон ответил я. — Но твоя юная новость хороша тем, что теперь, надеюсь, твои винные погреба не опустеют?

— Посмотрим, посмотрим, — хмыкнул он. — Сегодня я приглашаю тебя не только как дегустатора. Машину я пришлю за тобой к шести.

В половине седьмого мы подъезжали к знакомой аллее, по бокам которой редкие фонари раздвигали чудовищно огромные абстрактные тени голых деревьев.