Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Простите, профессор, — прервал я. — Готов с вами согласиться, но при чем здесь я? Меня давно не интересуют черно-белые. У них скверный характер, к которому трудно приладиться. У меня есть на сей счет заключение районного врача. Правда, я пользуюсь несколькими цветными демонами. Они пестренькие, понимаете? Пестренькие и цветные. Они настолько домашние, что и не подумают ни мигрировать, ни эмигрировать, — пошутил я.

— Вы хотите сказать, — коварно улыбнулся Ружич, — что вы никогда не были одержимы черно-белыми?

— Так точно, — простодушно ответил я. — Лет пять по крайней мере. Я одержим цветными, и то в пределах нормы.

— Тогда ответьте, — произнес профессор угрожающе, — почему, как мы установили, почему именно в этой точке города прерываются миграционные потоки и именно в вашем доме черно-белые исчезают?

— Не знаю, профессор, — растерянно развел я руками, изображая сочувствие, желание помочь и невозможность это сделать. — Поверьте, я сам — давний поклонник вашей древней науки. Я регулярный подписчик реферативного журнала «Демонология при свете совести». Я даже переписываюсь с редакцией...

— Не морочьте мне голову! — резко остановил профессор. — В доме есть подвал? Его следует осмотреть.

— Вот что, профессор, — сказал я твердо. — У меня, конечно, есть подвал. Но осматривать его вы не будете. Только по предписанию прокурора.

— Будет! — ударил Ружич по колену и встал. Его колено скрипнуло. — Ордер на обыск будет! И тогда я вернусь! Но берегитесь!

— Примите, дорогой профессор, заверения в совершеннейшем моем к вам почтении и преданности, — проводил я его до дверей и постоял, прислушиваясь к удаляющимся тяжелым шагам.

Дальнейшее было делом минут. Я отодвинул массивный диван, поднял крышку подвала, развернул шнур переносной электролампочки и спустился вниз. Подвал был глубокий, в нем можно ходить не сгибаясь. Тут же у лесенки стоял специально приспособленный рюкзак, напоминающий туристский, а в рюкзаке — ящик с отверстиями, чтобы черно-белые не задохнулись при перевозке. Я развязал рюкзак, открыл крышку ящика и тихонько просвистел условленную мелодию из «Кармен». Что тут началось! Они прыгали в ящик, отталкивая друг друга и мелодично повизгивая от восторга.

Я выволок рюкзак наверх, закрыл подвал, поставил на место диван. Вскоре одетый так, что меня трудно было отличить от туриста, я отправился на вокзал. По пути сделал несколько ложных проходов сквозными дворами, раза четыре сменил транспорт, чтобы сбить со следа, если они пустили за мной сыщика.

Карту провинции я знал наизусть, и мне не составляло труда отыскать для спасаемых черно-белых один из немногих тихих спокойных уголков, еще не обезображенных цивилизацией.

Я вернулся домой поздно, безмерно усталый, но столь же счастливый. Во сне я увидел Ружича. Он топал ногами и угрожал судебным преследованием. В ответ я показывал ему кукиш. Я знал, что проснусь и примусь за старое. И я смеялся во сне, потому что кто-то должен быть одержим иначе, чем все остальные.

Страшно, когда умирают дети. Лицо женщины, пришедшей отпеть младенца, не имело подробностей, все оно было горе источающее. Увидев это лицо, я долгое время был безутешен: душа младенца, не научившись пользоваться бессмертием, обречена скитаться среди людей бестелесным укором, либо предназначено ей воплотиться в птицу или ветку.

Однажды в начале лета на газоне у автобусной остановки я заметил крохотную веточку с двумя нежными, резко зелеными лепестками. Это была яблонька, и я тотчас догадался о душе того неизвестного мне младенца, тут же руками я выкопал ветку и вместе с землей завернул в носовой платок.

Растущей душе тесно в стенах, и я посадил ветку возле дома на открытом месте и для безопасности расположил вокруг кусты шиповника.

В жаркие дни я поливал землю питательной водой, в холодные ночи закрывал ветку бумажным колпаком.

Яблонька росла. Вскоре она выпустила еще два листочка, затем сразу пять. Душа должна возрастать в уходе и безвестности, поэтому я никому не говорил о яблоньке и оберегал от неприятностей. Бродячие коты и собаки перестали появляться возле дома, потому что всякий раз я выбегал с палкой, и мерзкие твари, поджимая хвосты, уносились прочь.

Подползла осень, затем жестокая зима, и с ней многие беспокойства. Но мы выстояли. К началу лета яблонька стала крепким подростком.

Когда я подходил к дереву, оно трепетало листьями. Да и я волновался. В солнечную погоду я выносил плетеное кресло, садился рядом с деревом, раскрывал книгу и делал вид, будто читаю. На самом деле я беззвучно разговаривал с воплощенной душой.