Игорь Адамацкий - Созерцатель

Миркин молчал, рассматривая посетителя, и делал вид, будто размышляет, и эти размышления смутны.

— Я с миссией дружбы и любви, — ласково продолжал Антонио. — Терпимость ради взаимопонимания. Сквозь тернии предрассудков в розовый сад согласия. И все вместе ради разрядки, и пусть расцветают поголовно сто цветов, потому что дети — посланцы мира.

Внутри головы Миркина что-то щелкнуло, и заработал механизм отбора подходящих слов. Люди доброй воли. Эхо минувшей войны. Это не должно повториться. Там, где властвует капитал. Разгул реваншизма. Планете — чистое небо. Зеленые легкие планеты. Зеленый патруль действует. В объятьях зеленого змия. Больше товаров хороших и разных. Реформа в действии. Пятилетку досрочно. Народ и партия едины. Урожай забота общая. За железным занавесом. Расисты сбрасывают маски. Ястребы рядятся в тогу миротворцев. Жупел антикоммунизма. От высокого качества работы каждого к высокой эффективности труда коллектива.

— Вы миссионер? — спросил Миркин. — Вы от матери Терезы? Тогда вам нужно в отдел по делам религий и культов.

— Нет, нет, — улыбнулся Антонио. — С культами покончено. Учимся демократии. Так сказать, сантехники перестройки. Где прокладку поджать, где горшок заменить. Вы не совсем правильно меня поняли. Я за реальную терпимость и реальное взаимопонимание. Для начала вы попытайтесь понять меня, а я — вас. От горизонта одного к горизонту всех, как говорил поэт Элюар.

— Пожалуйста, поконкретней, товарищ, — Миркин взглянул на пропуск, — товарищ Скарлатти.

В голове Миркина что-то другое щелкнуло и заработал другой механизм, отбирающий, что было пользы от этого красавца. С одной стороны, рассуждал Миркин в себе, сейчас в разгуле много сумасшедших энтузиастов, одуревших от демократии и гласности, и можно помимо воли своей и желания втянуться в такое непотребство, что потом и не расхлебаешься. Но с другой стороны, начальство требует новых идей, а где ж их взять? Требует творческих подходов, а как их стряпают? Требует оригинальных решений, и тут важно не упустить, не оттолкнуть, чтобы энтузиаст не потопал выше по лестнице, и тогда почин, инициативу начальство получит из первых рук, а надо бы...

— Конкретно это выглядит так, — Антонио в разговоре скользил, как танцор по вощеному паркету, — время, как вы знаете, пахнет перестройкой, а люди — ускорением.

Миркин кивнул, это было понятно.

— Ускорение чревато опасностью пропустить на большой скорости, не заметить человеческий фактор. Знаете, — улыбнулся Антонио, — это как в поезде: в ушах слышен тонкий посвист пространства, в глазах мелькают столбы, столбы, столбы. А ведь каждый столбик неповторим, не говоря уже о человеке, который совсем не столб, а даже, напротив, требует внимания и полного удовлетворения все более растущего живого творчества трудящихся масс. Так просто на человека провод не накинешь и ток не пропустишь...

Миркин кивнул.

— Что более остального сегодня мешает развитию прогресса во всех областях человеческой жизни? — разгонялся Антонио. — Более всего мешает нетерпимость. Она тормозит. Ставит палки в колеса. А жизнь между тем журчит вперед, и если мы отстанем, она обгонит, и мы потащимся в хвосте вопреки всякому научному предвидению.

Миркин кивнул и значительно улыбнулся.

— Человек, неспособный и нечуткий к терпимости, — продолжал вдохновляться Антонио, — несподручен делать добро. Поэтому я хотел бы с вашего позволения и, так сказать, отеческого благословения организовать небольшой дом терпимости, нечто вроде полусемейного кружка сугубой трезвости...

— Я понимаю, — посерьезнел Миркин, — сегодня терпимость — неотложное веление времени. Надо прислушаться. Да здравствует терпимость, — пошутил он. — Так это ваше начинание — что-то наподобие клуба добрых дел, не так ли?

— Так, — истово подтвердил Антонио.

— Превосходно, — откликнулся Миркин. — Это свежий почин. И если это начинание приживется, укоренится, даст ростки нового в недрах великой традиции, тогда вся наша жизнь, или жизнь всех наших станет одним большим домом терпимости.

Антонио скромно потупил глаза.

— Да, — переменил монументальность позы Миркин, — да. Об этом стоит подумать. Если товарищ Баранова одобрит...

Антонио насторожился: одобрения проекта женщиной-начальником не входило в замысел, могло вызвать обвал затеи. Женщины любят определенность в той же мере, как определенность не любит женщин и вкатывает в их ум такую неразбериху, что уж и ничего невозможно разобрать.