Игорь Адамацкий - Натюрморт с женщиной

— Не только. Мы будем работать. Ведь время есть?

— Сейчас только полдень, и я переоденусь и пойду по всем нашим делам. С такими вещами я справляюсь быстрее и лучше. Ты мне будешь только мешать, простуженный.

— А позавтракать?

— Пойдем в ресторан.

— В халате?

— Очень милый халатик.

Ресторан был почти пуст. В углу за пустым столом сидел Павел Васильевич. Он обрадовался:

— А я уже думал, что вы пропали навсегда.

— Навсегда будет потом.

Меню было скудноватым.

— Капельку вина? — спросил Егор.

— Вечером, — ответила Тамара.

Егор заказал граненый стакан водки и две глазуньи. Павел Васильевич обошелся рюмкой и двумя тарелками макарон по-флотски.

— А где вы раньше работали? — поинтересовался Павел Васильевич.

— У меня десяток профессий, начиная с пастуха, — сказал Егор.

— Не слабо. Какую-нибудь поучительную историю из своего опыта не расскажете?

— Пожалуйста. По молодости работал я на маленьком заводике, который штамповал всякую мелочь по электрике. Отапливали заводик две кочегарки. Работал там один пенсионер, хороший, спокойный старикан, кажется, Степаныч. К нему постоянно в его смену приходил серый кот и устраивался на старом ватнике поодаль. Старикан часто разговорил с котом. Про войну и свою жизнь. Был второй сменщик в кочегарке, тощий и злой, недавно с зоны откинулся. К нему кот никогда не приходил. Однажды Степаныч приболел, и кот зашел ко второму сменщику. Чисто случайно. Этот рецидивист-придурок схватил кота и швырнул в открытую топку. Каким-то чудом опаленный кот вылетел в открытую дверь. Степаныч искал кота по всем закоулкам завода. Нигде не мог найти. Значит, сгинул бедолага. Прошло месяца два и более. Чувствовалась весна. Начиналась капель и сосульки на крышах. И не в смену Степаныча однажды кот появился. И когда его сменщик открыл дверь топки, кот бросился ему на голую шею и вцепился пастью и всеми четырьмя лапами. И умер от разрыва сердца, как потом ветеринары установили.

— А кочегар? — спросил Павел Васильевич.

— Так и остался уродом со страшно кривой шеей. Голова была согнута вниз и повернута налево. Как будто он левым глазом косится, нет ли кого сзади.

— Поучительная история, — подтвердил Павел Васильевич.

Принесли кофе с молоком.

— А у нас на деревне был интересный случай. Молодой парень, как раз перед армией, решил попользовать корову. Подвел ее к глухому забору, поставил два картофельных ящика и только-только приналадился, а корова повернула голову посмотреть, что он там собирается делать, как забор со всей конструкцией с грохотом рухнул. Все девки и деревенские бабы потешались над ним, пока он в армию не ушел.

Егор взял стул и сел возле нее. Она перестала улыбаться и погладила его по щеке.

— Милый, как давно мы не виделись! Целых полгода.

Три месяца и две недели, подумал он.

— Ну расскажи, как ты жил это время.

— По-всякому: то гладко, то гадко. Читал, думал. Сначала здорово тебя не хватало. Потом и к этому стал привыкать.

— Вот видишь, ко всему можно привыкнуть. — Она опять погладила его по щеке. — Много работал? Писал что-нибудь?

Если это можно назвать работой, подумал он. Писать ведь можно о чем угодно, если не касаться политики. О новом знакомом Павле Васильевиче, если поставить его в исключительные условия. Или о нем безо всяких условий. Или о шофере такси, который молчал. У него свои проблемы. Или о стюардессе с карамельками. Или вообще обойтись без людей. Написать про лес. Упрятать в лес все человеческие проблемы, чтобы никаких следов не осталось, а была осень в лесу, узкая тропа, почерневшая от дождей, и мокрые липкие листья, желтые, розовые, красные, коричневые, и тишина — только каплет с веток, да похрустывают под ногами сорванные ветром гнилые сучья, сосновые иглы, ольховые шишки, и пахнет дурманом, брусникой, грибами, еловой сыростью, и вдруг где-то впереди среди деревьев вспыхнет рябина с нетронутыми обвисшими гроздьями налитых вяжущих, еще не подслащенных заморозками горьких ягод. Или про лыжню на снегу. Уже далеко видно и слышно, с шуршанием с ветки осыпается снег, вдруг треснет, будто выстрелит, лопнувшая от мороза ветка, неожиданно резко взвизг­нет снег под палками, потом далеко, на самом краю света, застучит дятел, а сквозь деревья солнце кладет на снег черные, синие, зеленые, розовые и красные тени, потому что лыжня петляет мимо березы, сосны, осины, ели, и ты поворачиваешься к солнцу то лицом, то затылком и скользишь все быстрее и быстрее к оврагу, на секунду задержишься у края и наискосок по склону ухнешь вниз к полузамерзшему глинистому болотцу, на котором уже образовался рыхлый, ноздреватый желтый лед, сквозь него можно разглядеть за­стывших в переплетении трав лягушек, у которых страдальчески закрыты и сжаты горестные рты. И пока ты едешь по лыжне, можно разрешить любую проблему, и это будет работа, на которую не жалко никаких усилий.