— Ну, — говорю Мишке, — сейчас нас будут кончать!
И вдруг из-за угла выворачивают двое... идут к нам.
— Ай да Михеев, — говорю, — быстро все устроил!
Маленький крепыш, и с ним пожилой железнодорожник. Бац!
И тут выясняется, что ни о каком Михейке они и понятия не имеют — совершенно отдельные, самостоятельные люди! Правильно Мишка Бурков говорит: «Несчастья, неприятности, всякие там трудности надо отдельно держать, отдельно! Они чаще всего и не связаны, это мы уже сами зачем-то связываем их, объединяем, чего нет — досочиняем и строим трагичный сюжет, которого в жизни и нет!» И еще он правильно говорит: «Ты запомни, что у противников твоих — любых! — тоже трудности свои, проблемы, колебания. Не надо считать, что они только о тебе и думают...»
Рассыпался рожон при ближайшем рассмотрении. Как и всегда.
Железнодорожник говорит:
— Ну, очень приятно было познакомиться с такими душевными парнями!
И вдруг гражданин один, что незадолго до того по той стороне проходил, возвращается с милицией.
— Вот, — показывает, — эти хулиганы, они уже давно тут шумят!
Мы — бежать. Все за нами. В проходной двор, на другую улицу, спрятались за ларек арбузный, обнялись и вдруг — «Варяга» запели. Потом выскочили с грохотом, побежали.
Мишка с розочкой. У меня на шее буква «Д» болтается, вперед тянет.
Подбежали к забору, повисли — ослабли от смеха, нет сил подтянуться. Наконец перевалили кое-как. По улице темной, узкой, из одних рельсов, трамвай освещенный идет. Прыгнули, отвалили.
Подъехали к стройке, букву через забор перебросили, на склад. Потом я Михаила проводил.
— Ну что ж, — говорит он скрипучим своим голосом, — считаю, уик-энд неплохо провели.
А я еще погулял. Вспомнил, что где-то здесь одна знакомая штукатурщица живет, стал обзванивать все двери, спрашивать.
— Извините! — шляпу поднимаю.
Наконец попал!
Приглашает меня на кухню.
— Заварка, — говорит, — правда, кончилась, а кипятком могу угостить.
Наливает мне кружку кипятка и себе.
— Еще? — говорит.
— Давай!
Наливает еще.
«Сколько ж, — думаю, — можно этот кипяток садить?»
Тут вдруг звонок раздается, и Толик вбегает. Набрасывается на меня, красный, хихикает, пальцы выкручивает... Как нашел — неизвестно, не мог он этот адресок знать!
...Михеев с того дня совершенно уж меня не замечал, презирал. Но я-то за ним следил! Вообще, интересный тип!
Все после смены собираются в буфете, сосиски едят с горчицей, чай пьют подолгу. И тут же Михейка трется. Входит так, важно, ставит на стол поллитру. И вот совсем уже было берется за металлический хвостик желтыми пальцами — открывать, — но тут, как бы посторонним спором отвлеченный, отходит, вмешивается. Все ждут... Возвращается наконец, опять берется... Снова отходит. Так, значит, гулял.
И на другой день снова с этой же бутылкой приходил, и все сначала начиналось...
И главное, что интересно, он и сам был искренне убежден, что, мол, крепко погудел, даже уходил покачиваясь, хоть и не выпил ни грамма.
В то время мы уже другую станцию делали, проходили наклонный туннель...
Михеев, надо сказать, неплохо ломил. Прямо какой-то двужильный!
Может, это он мне назло... Ну что ж, я согласен.
Однажды только, гляжу, стоит под жестянкой «Не курить» и курит. Хотел я не заметить, думал, мирно разойдемся, и вдруг опять меня словно дернуло, подхожу к нему, вырвал папиросу, говорю:
— Если будешь тут курить, пол-оклада у тебя вычту, понял?
Он оскалился:
— Так, да? Нашел, к чему придраться, да?
И потом, уже к концу дня, прохожу недалеко от того места, чувствую — опять курит. Честно говоря, мне бессмысленным кажется это занятие. Сам не курю. Потому и чутье у меня на курево, как у протопопа Аввакума...
Подхожу — Михейка дымит!
Ни слова не говоря, иду в контору, выписываю двойной штраф. Вдвойне. Как на войне.
Михейка об этом поздно узнал — приказ к вечеру вывесили.
А в тот вечер как раз участок наш на первое место вышел по управлению. Вымпел мне дали, и управление еще поднесло мне ценный подарок — «вещь в себе».
Потом концерт начался, и тут только Михеев вбегает разъяренный:
— Где этот гад, где?!
А я на концерте не был — мы с шефом в буфете сидели.
— Да вот же я, — говорю, — вот!
А он словно не видит, мимо пробегает.
Стали его удерживать, хватать — всех раскидал.
Ну молодец!
Потом за ним погнались, но он сумел скрыться, затерялся где-то в темных комнатах, коридорах.
Ладно.
Пошли смотреть концерт. На сцене тенор поет, заливается, вдруг появляется на сцене Михеев, набрасывается на тенора и начинает его душить. Тот падает, отбивается. Но поет.
Читать дальше