Тут такое началось! Все ринулись на сцену, дико оживленные... Концерт, надо сказать, до этого довольно скучно протекал...
Через неделю собирается товарищеский суд.
Михеев такой грустный пришел, одинокий, всеми покинутый. В руке держит сетку, а в сетке четыре ананаса.
Председатель говорит:
— Ну, а теперь одна маленькая формальность...
Михейка горестно:
— Расстрел?
— Нет, — председатель говорит, — ну почему?..
Посовещались — решили лишить его квартальной премии, и все. Тем более что певец тот накануне по радио пел. Даже голос вроде бы богаче стал.
А Михеев — тот странно так среагировал. Даже доволен оказался, что его наказали.
— Спасибо, — говорит, — товарищи судьи. Значит, все ж таки есть на свете правота!
Всех поблагодарил за руку, потом вдруг ко мне оборачивается.
— А ты, — говорит, — мне за все ответишь. Я тебя и под землей найду! Всех уважаю, понял, а тебя нет!
«Ну что ж, — думаю, — пожалуйста. Я и так всегда под землей!»
И вот через некоторое время иду я однажды из магазина, несу в сетке яички.
Вдруг навстречу Михейка...
— Так, — говорит, — попался?
— Попался, — говорю. — Не спорю.
«Надо же, — думаю, — какой момент подгадал!.. Ну, ничего!»
Вешаю спокойно сетку на дерево, иду к нему. Так он, подлец, мимо меня пробежал, к яичкам подскочил, — бах! Яички закачались в сеточке, но все целые. Тут он, уже в ярости, сетку за горло схватил, к стволу прижал, стал яички колошматить. Разбил все — и ко мне. И тоже все старается не по лицу смазать, а больше одежду мне повредить — лацкан оторвать, штанину грязью забрызгать. Самого-то меня бесполезно трогать, — все равно заживет, какой смысл? Я давно уже замечал, что в основном так все дерутся.
Я так стою, скромно...
Тут Михейка изловчился, на газон меня повалил — брюки зазеленить.
И вдруг, в самый кульминационный момент, вскакивает, отбегает, трясет пальцем и хитровато так подмигивает:
— Опять, — говорит, — наверно, ты меня напариваешь! Я думаю, что я тебя бью, а на самом деле, наверно, ты меня.
— Конечно, — говорю.
— Ну ты и жук! — с восхищением.
— Конечно, — говорю, — жук.
...Михеева я уже забыл (рассказывал потом Жека), уволился он куда-то. Однажды вдруг пошел я в Манеж на выступление мастеров-виртуозов по настольному теннису. Рубились они там, рубились, один и говорит, через переводчика:
— Может, кто желает со мной срубиться, из зрителей?
Гляжу — из толпы дружков, таких же, как он, выходит Михеев. Говорит всем отрывисто:
— Да чего там во-ло-хаться! Заделаем!
Встал к столу, подмигивал своим дружкам, сверкал железным зубом. Тут виртуоз как жахнет — шарик вообще из Манежа вылетел. Михейка убежал, долго его не было, и вдруг влетает шарик — чистый, неупавший, падает на половину виртуоза, а потом и Михейка вбегает — в шапке уже, в пальто...
Потом, на улицу уже выходили, Михейка меня увидел.
— О! Салют!
Бросился, как к лучшему другу.
— Ну как? — подмигивает. — Сколько гребешь-то сейчас, со всеми пыльными-мыльными?
Говорю.
— А я, ну, думаешь, — сколько? — спрашивает.
— Сто сорок! — говорю.
— Сто шестьдесят!..
Потом адрес свой на каком-то клочке записал:
— Вот. Не зайдешь — обидишь кровно. Усек?
— Пока!
аждое утро выскакивает Пунцов из своего красного кирпичного дома, оставляя за фиолетовыми утренними стеклами сладко еще спящих жену и сына.
Толстый, пузатый, своей трясущейся, приседающей походкой перебегает он холодное пространство до трамвая.
В трамвае тепло, уютно. Пунцов начинает сразу, не понижая голоса, говорить:
— Здравствуйте, дорогие товарищи! Желаю вам на сегодня больших производственных успехов!
В трамвае, особенно в таком хмуром, утреннем, обычно все молчат или понижают в разговоре голос. Но тут все несколько ошарашенно начинают выходить из сонного оцепенения, прислушиваться, а некоторые даже привстают на цыпочки, чтобы разглядеть.
А действительно, зачем ему стесняться, понижать голос, мяться? Вот уж кого нельзя уесть ни в каком смысле!
Вот он замечает на площадке знакомого.
— Извините, дорогие товарищи, простите, — вежливо пробирается к нему.
— А-а-а! — кричат они со знакомым, увидясь.
Потом вдруг начинают возиться, хихикают, напрягаются, пыхтят: ы-ы-ы! х-х-х! с-с-с!
Пальцы скользят по потной шее, оставляя белые исчезающие следы.
Читать дальше