Валерий Попов - Нас ждут

— А, юный герой! — проговорил кудрявый. — Давай нагружай в свою машинку на верёвочке бетон и дуй туда! Покажи пример!

Мы молча смотрели туда. Водопад, хлещущий через водосливную часть, закрыл всю эстакаду, половину плотины.

Вдруг мы увидели, как из водопада выскочил абсолютно мокрый человек и подбежал к нам. Я узнал небритого бетонщика, которого видел позавчера наверху плотины.

— Загораете? — дрожа то ли от холода, то ли от ярости, выговорил он. — Ну-ну!

Он подбежал вдруг к машине, стоящей у водопада первой, и быстро влез по лесенке в высокую кабину.

— Э, э! — завопил кудрявый водитель, но было уже поздно. БелАЗ, обдав его грязью, рванулся к водопаду. И скрылся в воде.

— Ну псих! — поглядев на других водителей, выговорил кудрявый. Остальные молчали.

— Ладно! Покурили — и хватит! — решительно проговорил седой. — Ехать пора!

Первая машина вынырнула из водопада и, омытая, чистая, сверкающая, мчалась по эстакаде. Кран, повернув свою гигантскую руку, положил бадью, и БелАЗ, развернувшись, наполнил её. Слегка раскачивая её, кран понёс бадью наверх, на гребень плотины.

— Ур-ра! — закричало, наверное, сразу несколько тысяч голосов. Все, кто был сейчас тут, следили, оказывается, за этим: прорвётся — не прорвётся?

— Меня захвати! — догоняя водителя второй машины, проговорил кудрявый. — А то он ведь бросит машину там!

— Спасибо ему скажи, что хоть помыл машину твою! — проворчал седой водитель, но пустил кудрявого шофёра к себе в кабину.

Поехала вторая, проскочила. Поехала третья... Подходила уже и наша очередь.

Машины ехали через водопад по-умному: не в самый напор, а выжидая послабления, — водопад пульсировал как сломанный кран.

— Ну, малец! Будь здоров! — проговорил мой водитель, отбрасывая окурок и направляясь к кабине.

— А я? — мне пришлось ухватиться за лесенку кабины.

— А если свалимся?

— Со мной вы как раз не свалитесь — ответственность больше! А мне обязательно нужно туда — там меня ждут!

— Ладно, проскочим, наверное! Садись!

Я взлетел в кабину. Мы подъехали к водопаду. Водитель притормозил, пока струя водопада, напружинившись, хлестнула дальше, за эстакаду, и нажал газ. Я сначала зажмурился, потом открыл глаза. Со всех сторон нас окружала несущаяся вода, мы ехали словно по дну реки. Потом вдруг меня ослепили огни, свет их, искажаясь в текущих по лобовому стеклу струйках, дробился, лучился, словно улыбался.

— В рубашке ты родился, малец! — проговорил шофёр. Он подрулил БелАЗ к лежащей бадье под номером «1», и пока БелАЗ трясся, выгружаясь, я крикнул: «Спасибо!» — спустился по лесенке и побежал по эстакаде.

Я бежал по эстакаде, поглядывая время от времени наверх, на плотину. Там происходило событие величественное и страшное: кран, обложив себя со всех сторон бетоном, выстроив часть плотины, теперь упираясь специальными упорами, выжимался вверх, на новую высоту.

Будто бы Александрийский столп, обезумев, начал лезть на Исаакиевский собор!

Я добежал до конца эстакады и остановился, вцепившись в поручни; ещё один Исаакиевский собор оказался под моими ногами, вернее, я как бы стоял на вершине Исаакиевского собора, глядя вниз. Внизу, на дне пропасти, работали люди. Я стал спускаться по трапам туда. Здесь было тепло и даже сухо: ветер не проникал в эту пропасть, брызги не долетали. Здесь, наоборот, было душно и тесно: сотни людей в чёрных, засаленных спецовках двигались навстречу друг другу, несли детали, аппаратуру, умудряясь при этом не запутаться; каждый находил нужное ему, сразу начинал о чём-то разговаривать или что-то делать.

Один зал, который я прошёл, был похож на письменный стол. Все стены его состояли из выдвижных ящиков — и люди в халатах выдвигали то один, то другой ящик. В каждом ящике обнаруживалась путаница разноцветных проводов, стеклянных баллонов, жёлтых и красных цилиндриков (конденсаторов и сопротивлений; уж как выглядят конденсаторы и сопротивления, я, слава богу, представлял). Сначала я не мог понять, о чём напоминают мне эти выдвигаемые поочерёдно ящики с пёстрым содержанием, а потом вдруг вспомнил: о детстве! Они напоминали мне мой ящик с ёлочными игрушками, который я перед Новым годом стаскивал со шкафа, снимал бумагу, — и они начинали сверкать и переливаться, отражая моё лицо, вытягивая его.

Здесь тоже словно готовились к какому-то празднику: движения были быстрые, но какие-то торжественные, взволнованные. Я понял, они действительно готовились к празднику — к пуску, к тому, что вся эта аппаратура заработает, станет делать то, что от неё хотят!