Валерий Попов - Нас ждут

Потом вдруг Тимур, скакавший впереди всех, резко остановил лошадь, начал смотреть почему-то себе под ноги.

Я подскакал к нему и тоже остановился: под ногами был обрыв, а под обрывом — хмурая, тёмная вода, поднявшаяся среди скал, заполнившая узкие, извилистые, уходящие в далёкую неизвестность ущелья.

— Здесь, кажется, — сказал Тимур начальнику.

Он надел на себя широкий кожаный пояс с привешенными к нему брякающими кольцами (точно такие же пояса — я вспомнил! — были надеты на бетонщиках). Размотал сложенную у седла кольцами верёвку, пристегнул защёлкой один конец верёвки к поясу, другой конец — к седлу лошади, поставив её боком к обрыву.

Середину верёвки взяли в свои руки начальник и Сергеич. Я тоже взял себе три кольца, намотал — в ладонь — через плечо, в ладонь — через плечо.

— Ну всё! Я нырнул! — проговорил Тимур и перелез ногами вперёд через край пропасти.

Осталась одна только голова и рука: голова улыбнулась, рука помахала — и всё скрылось.

Мы стояли, уперевшись, понемногу стравливая верёвку вниз.

Пока что сматывал кольца со своего плеча стоявший первым у обрыва начальник.

Потом начал сматывать кольца верёвки Сергеич.

— Стоп! — вдруг послышался снизу слабый, чуть слышный крик.

— Стоп! — сразу же повторил начальник. Сергеич, упираясь, натягивал верёвку, мы с начальником ему помогали.

— Вира! — послышался слабый крик.

Мы стали изо всех сил тянуть верёвку, пятясь от края по лугу всё дальше, мы отошли уже в другой конец луга, а Тимур из пропасти всё ещё не показывался.

Я тянул третьим, самым последним, помогал, как мышка старику и бабке тянуть репку, и наконец эта репка — Тимур — выдернулась; он перелез через край, лёг на краю, тяжело дыша, глядел на широкий ровный луг, на цветы, — наверно, это было особенно красиво после того, как повисишь на верёвке перед каменной стеной.

— Есть! — хрипло выговорил Тимур. — Охотник и бык! Сарлык!

— Кто? — переспросил я.

— Сарлык! — выговорил Тимур. — Так называется бык, который тут четыре тысячи лет назад водился, да и сейчас ещё водится в Туве. Вот, я срисовал! — Он протянул блокнот. Там был изображённый шестью прямыми чёрточками охотник, перед ним была седьмая, изогнутая (изображающая лук?), а напротив охотника поднимался бык, изображённый одной замкнутой линией, но всё равно всё было понятно и ощутимо: и мощь быка, и его злоба, и его готовность броситься сейчас всей своей тушей на охотника.

— Отлично! — проговорил начальник. — Давай, Сергеич, твоё слово теперь!

Сергеич стал неторопливо собираться: вынул из рюкзака какой-то клеёнчатый передник, поочерёдно вынимал из его кармашков инструменты, разглядывал их, раскладывал на тряпочке.

— Нравятся? — спросил он меня. — Это вот пазовки, закольники, это — клинья — инструменты каменотёса. Теперь, когда нашли рисунок, надо аккуратно отколоть его от скалы: сам понимаешь, испортить такое дело — вовек себе потом не простишь. Это всё равно что в музей прийти и кувалдой самую красивую вазу разбить! Вот так вот, приблизительно! — Сергеич снова начал складывать инструменты в фартук. Потом застегнул на себе пояс Тимура, пристегнулся, а фартук с инструментами надел сверху.

И вскоре исчез за обрывом. Мы держали верёвку. Отдаваясь от горной гряды, поднимающейся в конце луга, до нас стал долетать чёткий стук.

— Посуду давай! — послышался снизу слабый крик, и начальник, отдав свою часть верёвки мне, привязал другую верёвку к лямкам рюкзака и начал спускать.

— Вира! — крикнул Сергеич. Начальник начал вытягивать. Вот из-за края появился рюкзак, из него торчал край плоской глыбы.

Я бросил свою верёвку, бросился к рюкзаку. Тимур, оставшийся один, от неожиданности дёрнулся вместе с верёвкой к обрыву.

— Держать! — яростно глянув на меня, крикнул начальник.

Я подскочил к брошенной верёвке, — она, извиваясь в траве как змея, скользила к обрыву, — схватил, упёрся. Начальник, бросив рюкзак, тоже, схватился за неё.

— Тащим! — коротко бросил он.

Мы долго, тяжело дыша, пятились через луг, и наконец из-за обрыва выглянула голова Сергеича, он устало перевалил через край, уселся по-турецки.

— За такие шуточки! — зло проговорил он, посмотрев на Тимура.

— Извини! — сухо ответил Тимур, даже не глянув в мою сторону.

Наконец-то можно было вынуть из рюкзака камень и рассмотреть всю картину.

Слегка она, конечно, походила на эскиз Тимура (он, наверное, был художник; сейчас я не решался его об этом спросить), но сама картина, выбитая в скале, была, конечно же, прекрасней эскиза.