Валерий Попов - Нас ждут

Неужели и Тяпу я в этом году не увижу? Я вдруг почувствовал, что по щеке моей текут горячие и едкие слёзы.

— Эх ты, товарищ Микитин, заплакал уже! — услышал я голос отца, почувствовал его руку на моём плече. Я сбросил руку, утёр слезу.

— И ты поверил этому ленивому и лживому существу? — усмехнулся я. — Даже слезам его нельзя верить — они напитаны ложью и обманом!

— Вот когда ты так говоришь, мне нравится больше! — улыбнулся отец. — В общем, не вешай носа, чуть что — телеграфируй!

— Не беспокойтесь обо мне. Пусть эти прощальные минуты не омрачат вашего весёлого отдыха! — сказал я.

Мама заплакала. Отец отвернулся.

— Мальчик, ты идёшь, нет? — спросила дежурная в синей форме с погончиками.

— Ладно, всё будет хорошо! — теперь уже я успокаивал своих родителей. Я поцеловал маму в щёку, бодро ударил отца по плечу, показал дежурной билет и вошёл за железную перегородку.

— Идите, а то не улетите в свой Крым! — сказал я им.

Может быть, говорить про «свой Крым» и не стоило, я уже и так добился своего — родители переживали на всю катушку.

Я махнул ещё раз рукой и пошёл по ступенькам вниз. Беззвучно скользнул сквозь магнитное кольцо и слился с толпой пассажиров, улетающих в Красноярск.

Тут почти все были знакомы друг с другом. Как понял я, это была группа туристов, посетивших наш город, и теперь в весёлом настроении они возвращались домой.

«Да, они-то летят к себе домой! — подумал я. — Их ждут там друзья, родственники, квартиры, разные приятные или нужные дела, а куда лечу я, кто и что ждёт меня там?»

Как и везде, где люди собираются на долгое время вместе, — так было, например, и у нас в классе, — определился главный заводила-весельчак, который считал своим долгом непрерывно шутить.

— Что-то Виктора Павловича к нам не пропускают! — говорил заводила. — Наверное, вилку проглотил в ресторане, не пройти теперь сквозь магнитное кольцо!

Потом мы подъехали на автобусе к самолёту, поднялись по трапу. Внутри самолёта было темновато, голоса тонули в мягкой обшивке кресел, звучали глухо. Что-то необычное было во всём — это все почувствовали и постепенно примолкли.

Заплакал грудной ребёнок на переднем сиденье, стюардесса пошла туда с висячей люлькой, подвесила её к верхним поручням, помогла матери переложить ребёнка туда.

Ребёнок сначала умолк, потом даже начал выкрикивать что-то радостное.

— Мне, пожалуйста, тоже такую люльку! — проговорил заводила, и туристы снова засмеялись, заговорили между собой — заводила снова возглавил компанию.

— Если у кого-то есть еда, далеко не прячьте: скоро я буду есть! — бодро проговорил он.

Было одиннадцать часов вечера, — обычно в это время я чистил зубы и ложился спать. Перед сном, включив настольную лампу, я ещё некоторое время читал. Из родительской комнаты доносились голоса мамы и папы, было спокойно, уютно. Даже если в течение дня и случались какие-то неприятности и волнения, то в эти минуты перед сном я успокаивался, отдыхал и наутро был готов ко всему. Сегодня был первый вечер в этом году, который я проводил не дома. Только теперь я почувствовал, как я, оказывается, люблю свой дом и всё, что там меня окружает.

Пожилая женщина с соседнего кресла с удивлением поглядывала на меня, и на языке её явно крутился вопрос: «А где твои родители, мальчик?» Чтобы пресечь подобные попытки, я достал из сумки учебник математики, тетрадку и углубился в работу. Чего бы мне это ни стоило, я докажу моему дорогому отцу, что тройки в году (в частности, по математике) образовались по чистой случайности.

Самолёт затрясся, завибрировал, замелькали у окна полосатые аэродромные знаки.

Потом вдруг наступила необыкновенная лёгкость — самолёт оторвался от земли. Все люди в салоне, я думаю, чувствовали сейчас одно и то же: испуг и одновременно восторг.

И быстро — за какую-то минуту — мы уже оказались высоко: дома внизу стояли как кубики, блестели как зеркальца водоёмы, как расчёсанные зелёные коврики, тянулись поля.

Потом мы вошли в облака, вынырнули из них, и всё; только долины белых облаков были теперь видны под нами, больше ничего.

Я отвернулся от окна: смотреть больше было не на что, теперь предстояло маяться шесть часов — столько продолжается полет до Красноярска.

Мы летели на восток, навстречу солнцу, поэтому появилось оно гораздо раньше, чем обычно, когда засыпаешь в одном месте и там же просыпаешься. Здесь солнце появилось очень быстро — я только ещё разоспался как следует, как вдруг горячий золотой свет ослепил меня. Я был с закрытыми глазами, но тут зажмурился ещё крепче. Потом осторожно приоткрыл веки; солнце освещало наш угол салона, пройдя через толстые стёкла, лежало рябыми жёлтыми пятнами на спинках, покрытых белыми чехлами.