Валерий Попов - Разбойница

Из царства железного хлама вдруг родилась этакая ослепительная мисс Гараж и приближалась все ближе, сияя всё ярче, — я уже чувствовала нимб вокруг своих пышных волос. Я шла «волной», она от кончика ноги шла через колено, шла через таз, поворачивала меня плавно чуть влево-вправо, слегка скручивая тонкую талию и поворачивая пышную грудь, и заканчивалась лёгким поигрыванием губ. Я понимала, как важны эти шаги. Седой может вдруг не понять, откуда это я тут взялась, и не нажать педаль, освобождающую ту страшную, сваренную из труб вертушку, которая должна или не должна была нас пропустить в хорошую жизнь. Сколько раз я прокручивала гениальным своим телом эту железную конструкцию на родном заводе, но там, в будке, сидели знакомые Иван Палыч или Марья Сергеевна, им было даже радостно нажать педаль и дать мне «прокрутиться» на этой карусели. А тут на нас глядел суровый старик. И от того, понравлюсь я ему или нет, он поймёт или не поймёт, для чего Данилыч так рискует своей загранвизой, Книжкой моряка и т.д. Я сделала ещё два шага уже с такой игрой всех своих мышц, после которой каждый нормальный мужик немедленно должен запустить руку мне в штаны или — по крайности — к себе. Во всяком случае от моей походки весь портовый Гамбург сходил с ума. А тут, чёрт возьми, мореманы или нет?

Мы стояли у будки, я ласково щурилась в ослепляющем луче. Седой торчал наверху, как ложка в стакане. Данилыч поднял пальчики, как я заметила, унизанные неслабыми перстеньками, и пошевелил ими, приветствуя бдительного стража. Повисла пауза. Я, вздохнув, зажмурила свои глазки окончательно, как Спящая красавица, и, слегка, как бы сонно, но требовательно заурчав, устало опустила свою головку на стальное плечо шефа.

— Ну ты, Данилыч, даёшь! — прохрипел сверху бог Саваоф, и педаль лязгнула. Мореманы всегда поймут друга, особенно если переводчицей выступлю я. Самые дикие народности, далекие от европейской цивилизации, замечательно меня понимали. Поймут и здесь.

Я не то что бросилась пышной грудью на поворотную трубу-штангу, я просто в оргазме прильнула к ней, потерлась, крутя её, грудкой, сперва левой, потом правой. Баба должна играть всегда — таково её предназначение на земле.

Мужики то ли прокашлялись, то ли хохотнули, и я, раскрутившись, вылетела на свободу!

Дальше шёл железный винтовой трап, карусель продолжалась, но несла уже вверх, к успеху.

Данилыч, запыхтев то ли от страсти, то ли от одышки, снизу довольно умело подтолкнул мои ягодицы ладонями — мою, можно сказать, гордость, маленькие, но мягкие и размером как раз под хорошую мужскую ладонь. А тут пришлось в самый раз — Данилыч лишь прикоснулся, довольно лениво, но я сразу почувствовала: этот знает, и сладкая судорога прошла по животу.

Ни одно мужское движение не должно оставаться без ответа. К тому же, между прочим, он меня спас, поэтому я как могла — а я могла — изогнулась назад и быстро потерлась щекой об его щетину.

Пока хватит. Мне тоже не время ещё заводиться, а то только и буду ходить косая и на каждый встречный предмет буду смотреть только в одном ракурсе: как устроиться на нём поудобнее — вот хотя бы пожарный гидрант, медный наконечник на конце длинного брезентового рукава, свернутого змеей.

Мы шли по длинному коридору без окон, с уходящим рядом белых дверей. Нет, я никого не виню, наверное, так надо, чтобы коридор был длинный, но просто я заметила, что в таких вот острых ситуациях, которые я довольно часто подстраиваю себе, желание обостряется во сто раз и становится нестерпимым.

Мы свернули в короткий коридор и вышли к широкой зеркальной лестнице, устланной ковром и обросшей ярко-зелёными тропическими лопухами, впрочем, явно искусственными.

Данилыч критически осмотрел меня: дальше шла уже не гаражная жизнь, а светская и, естественно, советская.

— Все поняла! — сказала я, не успел ещё Александр открыть свой золотозубый, с мужественными небритыми складками рот.

В шубке моей не было пуговиц — её можно было только запахивать, проходя в ослепительном освещении из лимузина в холл чего-нибудь, но ещё лучше было её распахивать, открывая свои богатства. «Норки нараспашку», как писал мой любимый автор, которого я почему-то даже надеялась увидеть в Германии, но он оказался в США.

— Норки... запахнуть! — как скомандовал бы своим сиплым голосом старый морской волк Данилыч, и он ещё раз поразился и уставился на меня, когда я точно его тембром это произнесла.

Сверху, отражаясь в зеркалах, уже спускались чьи-то ботинки, и я горделиво запахнулась, как бы выйдя из лимузина (из лимузина я и вышла, правда, из багажника), и царственно пошла наверх, вскользь поглядывая на себя в зеркала, отражающие сразу в трех ракурсах. Нет, для Королевы Багажника очень даже ничего!