
Она шла типичной раздолбанной походкой манекенщицы: в начале шага правая нога далеко сзади и захлестнута даже чуть левее левой, потом она делает плавный полукруг и оказывается далеко впереди — и снова чуть левее левой, потом то же проделывает левая нога, захлестывая правую. Бедра так бодают воздух, что глаз не оторвешь.
О! Тормознули вместе с ней: вагон третий! Вот это да!
— Девятнадцатое, — буркнул проводник, разглядев ее билетик и даже не взглянув на нее. Схватившись одной рукой за поручень, она гибко втянулась внутрь, и — тут не было никаких сомнений — обернулась и улыбнулась! Сунув свой билет проводнику, я устремился за ней... Забыл, что буркнул этот толстяк, запихивая мой билет в кармашек своей сумы, — ...двадцать первое? В одном с ней купе? Не может быть! Я поравнялся с дверью, возле которой темнели в рамке цифры “19-22”, затаив дыхание, заглянул в щель. Изогнувшись, разметав длинные волосы по плечам, она устанавливала свой крохотный рюкзачок на верхнюю полку, а на нижней, обалдело уставясь куда-то в район впалого ее живота, на двадцать первом, сидел лысый лопоухий интеллигент, безвольно что-то лопоча, вроде “...пожалуйста... разумеется...” Господи! Как же мне не везет! Лопоухому счастье. Будет лопотать вместо того, чтобы сразу, энергично, “под микитки”! Иди... твой номер тридцать первый. Ну — ясное дело — последняя дверь возле туалета. Дверь с глухим визгом отъехала... О, вот это твой вариант!
Худой, как палка, военный в чине капитана, лишь злобно глянувший в ответ на мое вежливое приветствие, прильнувшая к нему сдобная жена с гладкой прической, грустно кивнувшая мне в ответ. Весь проход занят громадным чемоданом, обвязанным веревками.
— Извините, это ваш чемодан?
Взгляд капитана был яростно устремлен куда-то вдаль — слов моих он явно не слышал. Жена кивнула наверх.
— А вам что, мешает? — свесился злобный старичок.
Я криво уселся. С трудом задвинул дверь, глядел в тусклое зеркало, идиотски подмигивая сам себе. Ничего! Стянул с верхней полки скатанный матрац, шерстяное одеяло, стреляющее в полутьме зарницами. Расстелил... Ничего! Как говорила моя бабушка: Христос терпел и нам велел! Ничего. Будет другая манекенщица... в другой жизни... Ничего!
Я потянулся к ночнику.
— Не включать! — вдруг рявкнул военный.
Словно от тока, я отдернул руку.
— Извините, — испуганно глядя на мужа, пробормотала жена.
Ну и соседушки! Пружины между вагонами заскрипели, рябые прямоугольники света, вытягиваясь, поползли по купе. Поехали. Я крутился так и сяк, пытаясь пристроить ноги... ложиться вроде пока что невежливо, раз напротив не спят. Буду тащить свой крест.
— Извините, — несколько осмелев, но все же поглядывая на мужа, заговорила женщина, — но, понимаете, такая ситуация... Десять лет с Виктором на Севере... от лейтенанта до капитана. Теперь — академию закончили. Думали — хоть теперь в город! Опять в тундру! Простите его...
— Ну конечно, — пролепетал я.
Перед очами моими вдруг свесились ноги в слегка спущенных носках, задергались, заелозили — старичок с верхней полки торопливо подтягивал порты, явно спеша спуститься, принять участие в душевном разговоре — как же без него?
— А я вот пять лет безвинно отсидел! — проговорил он, оказываясь рядом.
— Интересно! — проговорил я. И сразу вспотел... что значит — “интересно”? Не то, наверное, слово?
— Да уж интереснее некуда! — уцепился старичок.
Он вытащил из шаровар платок, долго утирал губы, готовясь к рассказу. Ну что же... я приготовился слушать... нести свой крест. Но хоть бы дали его спокойно нести! Дверь со скрипом отъехала, и явился проводник. Ни “здрасьте”, ни “извините”! Он молча уселся, потеснив женщину. Все молчали. Он считал, что пояснения излишни, что все и так должны знать, зачем он пришел. Женщина, засуетившись, вытащила деньги... Ах да — за белье!
— Сколько уже теперь-то? Десять? Ох, мать ети! — бормотал старичок.
Я молча протянул деньги... Новая заморочка: проводник почему-то их не брал, даже не поднял руки... в карман ему, что ли, надо засовывать?
— Билет, — безжизненно произнес он.
— Но я же вам отдал его!
— Ты на каком месте сидишь?
— На... тридцать первом, — на всякий случай глянув на бирку, ответил я.
Он молча раскинул свою переметную суму, показал — в кармашке с цифрой “тридцать один” билета не было!
Читать дальше