Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

И он застыл в позе памятника, рукой указывая на Катю.

Катя вдруг заплакала, а гости почему-то засмеялись. Потом они, слегка захмелев, чуть не скатились на привычные бытовые темы, но мы со Стасом вытолкали их, и ушли сами. Молодым надо заниматься своим делом, и глядишь, через несколько поколений у нас действительно появится новый Пушкин.

Я стою у канала — и вижу себя, выходящего на тот берег из переулка. Рядом идет мой друг Никита. Между мной этим и тем — не только вода, но и десять лет жизни. Как бы хотел я перелететь туда!

Никита тащит кучу вещей: мы уходим в плавание на его катере. Я, с присущим мне тогда легкомыслием, иду налегке, неся перед собою на вытянутых руках лишь белую влажную рубашку.

Колотится о гранитную стенку катер. Никита, как всегда, в ярости. Но это для него — рабочее состояние. Только так он и может, например, нагрузить на себя эту гору и тащить — в ином состоянии это невозможно. Сверкая очами, бросает груз на ступени. Ясно вижу его... смесь гусара и цыгана. Или, как говорила его умная мать: смесь цыгана и медведя. За буйство и любят его... те, кто любит, — но стараются как-то сдерживать его. Даже жена его, стальная Ирка, дочь сталевара, маленько устала и на время переуступила эту радость мне. Найдите второго такого дурака, как я, который на это пойдет, причем бескорыстно!.. ну — не совсем бескорыстно: наша семья постоянно должна деньги их семье. Так что — и долг тоже. Но я иду на это с удовольствием, потому что Никиту люблю. И жены наши дружат, даже слишком активно. Уехали на кинофестиваль в Москву, словно не понимая, чем это чревато! Зная Никиту! Но зная и меня. На меня только и надеясь. И совершенно напрасно, кстати: в их отсутствие мы тоже тут сделали что смогли — поэтому покидаем эти берега в легкой панике.

Раз пять за ночь Никита вскакивал, бегал на канал — смотреть, не угнали ли катер — свободно могли перепилить цепь или открыть замок. Может, он своим мельканием и отпугнул воров? Последний раз бегал туда-обратно уже на заре. Скрипел половицами рядом со мной.

— Ты спишь — или нет? — произнес он почти умоляюще.

Я сладко потягивался на старинной кровати. Эта обстановка принудительной роскоши, которую насаждала тут Ирка вопреки ему, вводила Никиту, друга лесов, полей и рек, в дикое бешенство... но не меня. Меня вообще в бешенство трудно ввести. И перед предстоящим суровым плаванием — почему бы не понежиться? Если он думает, что я во всем буду подчиняться ему... Впрочем, поторопиться стоит: вместо прощальной записки Никита оставил черепки двух севрских ваз. Как обычно — погорячился, давая понять, что знает, зачем она уехала в Москву. Теперь страдает, попрекает меня тем, что я при последней ссоре с моей женой разбил лишь чашку за восемь рублей. Конечно, таких бездн страданий, как у моего друга, у меня нет, да и ваз — тоже. Да и чашку, честно говоря, я надеюсь склеить по возвращении, все-таки вещь, — ссоры проходят, а вещи надо беречь. Масштабы их страданий недоступны нам — моя жена столько не зарабатывает, сколько его... Так что — еще немного понежусь. В пределах разумного.

— Ну ладно... А где рубашка моя? — Вняв мольбе друга, я поднялся.

— В ванной. Ты вчера ее выстирал... зачем-то, — улыбнулся он.

— Так единственная моя богатая вещь!

При упоминании богатства Никита задергался. Ничего — у них много еще ценных ваз, хватит на десятки, если не на сотни таких отъездов. А не хватит — подкупят еще, Ирка ни в чем не знает удержу, и, конечно же, гораздо безумнее, чем ее муж, и — богаче: все контакты итальянцев с отцами нашего города держит в кулачке, так что Никита может позволить себе пару ваз... так же как работать крупным ученым за малые деньги — хотя переживает, конечно, этот перекос.

Мы спускаемся к катеру. Помимо сохранения равновесия на борту на мне еще одна важная задача — создание эпоса, саг и баллад об этом плавании. Сделаем! Почему нет? Я вообще надеюсь на этом катере в литературу уплыть, вырваться из того засекреченного ада, в котором с Никитой держат нас. И Никита надеется. Но и волнуется — вдруг саги будут не те?

Когда мы с ним ездили в Москву в командировки и там немного позволяли себе, на обратном пути он изводил меня, добиваясь создания безупречной легенды — чтобы только научные встречи, все по секундам. И я сочинял! Здесь такая прелесть вряд ли получится — судя по отчаянному настрою его, да и по тому, как мы стартовали, — по черепкам севрских ваз.