Валерий Попов - Излишняя виртуозность [Сборник]

— Фалерий! — вдруг послышался оклик. Толпа, стоящая у поручней и любующаяся бухтой, вдруг обрела лица: академик Гаспаров, профессор Смирнов, Фунтхлебен, знаменитый Зайцер... а это — неужели легендарный Коссига?! Лучшие умы! И — Ева, моя любимая Ева бежит ко мне! Мы с лёту обнялись, закружились.

— Так, значит, всё-таки приехал? Почему не дал факс?

Почему, почему? Счастливым поцелуем я впился в Еву.

Коллеги радостно загомонили — внезапная встреча добавила оживления.

— Где твои вещи, мудак? В темпе собирайся! — За три года аспирантуры в нашем городе Ева научилась разговаривать не хуже нас.

Старые мои спутники улыбались: удачному исходу радуются все... Но Луша-то, Луша! Сделала мне поездку — и практически бескорыстно.

— На кого работаем?! — хотел на ходу рявкнуть я, но не рявкнул, потому что понял: всё в мире, как и обычно, работает на меня.

— Застрелиться! — Луша в восторге всплеснула руками.

Спускаясь по трапу, я впервые разглядел название парома. «Катюша Маслова» — падшая, но чистая, воспетая нашим знаменитым классиком Львом Толстым. Бывай!

Вместе с другими участниками конференции поднялся в белый тупорылый автобус, и нас понёс мощный поток. Я с наслаждением вытянул ноги...

Как же я познакомился с Евой? Произошло это по большому чувству, но поначалу это была не любовь, а отчаяние. В очередной раз рухнуло наше государство. Поцелуев, который раньше, бывало, рявкнув в трубку, приказывал дать мне заработать: «Ты что, Петрович, дашь погибнуть молодому таланту?!», — стал сдавать... Я его просто не узнавал. Последнюю синекуру он мне организовал на студии кинохроники, куда попал директором — то ли с повышением, то ли с понижением: у них разве поймёшь? Неужто такой мужик мог попасть в понижение? Никогда! Он сразу же властно призвал меня к себе и всё по той же непонятной симпатии партийца к левому прозаику велел браться за работу. «Свои опусы ты когда ещё тиснешь, а тут, как говорится, живые деньги! Да и вообще, этому сонному царству надо кровь пустить: окопались тут, пылью покрылись!» В дверь иногда робко заглядывали какие-то действительно пыльные личности и, вздрогнув от его зычного голоса, исчезали. «Задумал я цикл документальных фильмов, о проблемах женщин, — басил он. — Тут надо человечно делать, с юморком, а то пригрели, понимаешь, замшелых кандидатиков да докторов — мухи дохнут!» Я улыбался, хотя чувствовал себя виновато, как и всегда, когда недотягивал с энтузиазмом: люди пьянели от одного, от другого, пьянели буквально от всего, а меня, как это ни печально, ничего не брало, хотя мне бы по профессии полагалось пьянеть чаще всех.

— Проблемы женщин? — повторил я.

— Ты так кисло смотришь, будто я тебя дрозофилами потчую!

— Женщины? А... какие у них проблемы?

— А ты будто не знаешь?

— Но я, наверное... не те?

— Были не те — станут те! Да ты и сам пылью покрылся! Ходи веселей! Мы тут такое с тобой раскочегарим — небу станет жарко!

Ну, ясно. Раскочегаривание — это его профессия. Много чего раскочегарил... много. Я вздохнул. Теперь я думаю: может, Поцелуев потому и угас, что не нашел в нас должной поддержки? Только скепсис, издевки...

Поцелуев решительно снял трубку с одного из девяти телефонов на столике.

— Аглая Дмитриевна? — официально-враждебно. — Сейчас к вам придёт гений... Знаю-знаю, что у вас своих гениев навалом, да только вот по результатам этого не видно!

Вражда, вражда. Ну и дела! Разве кто-то раньше мог себе позволить с ним враждовать? Пол закачался под ногами. Последняя надежда — заработать деньги и поесть — была связана именно с этим человеком, грубым и малообразованным; а эта вроде бы интеллигентная Аглая Дмитриевна отберёт мои пирожки себе. Голова кружилась — то ли от голода, то ли от волнения. Всё рушилось!

— Тема? «Проблемы женщин в наши дни»! Да, не производство тракторов, а проблемы женщин! Всё! — Поцелуев швырнул трубку. — Они у меня тут попляшут!

А «музыку» должен написать я.

Аглая Дмитриевна была, как я и предполагал, тучной, громкой на фоне придавленных окурков и в окружении единомышленников, решившихся (когда это стало безопасно) дать бой варягам, присылаемым «оттуда», грубо вмешивающимся в искусство (а заодно и в гонорар).

Я вяло реагировал на возмущённые восклицания. И, в общем-то, был с ними согласен: никаких проблем у женщин нет, всё это выдумки партийцев, прикинувшихся (когда прижало) ангелами. Всё верно. На той степени откровенности, на какую решится Поцелуев — да и они, кстати, тоже, — говорить об этом бессмысленно: всё ложь. Но Поцелуеву надо удержать власть, этим — её захватить (обнаглели!), а я — граната, перебрасываемая туда-сюда. На чьей территории взорвусь? И на той и на этой — с одинаковым удовольствием: ненавижу обоих. Этих даже больше! Пригрелись! И как осмелели!.. Жаль только, этого не видно в сигаретном дыму. Все, абсолютно все пригрелись — и правые, и левые (судя по количеству окурков, и эти не бедны), — только я ни с этими, ни с теми, как обычно, сир и одинок. Вернулся к Поцелуеву.