Валерий Попов - Излишняя виртуозность [Сборник]

— Можно, — мрачно сказал он.

— Во всяком случае, машина нас ждет.

Вот что успел прохрипеть мне шеф (теперь во время загулов скрывающийся у меня). Гость из Парижа вообще-то русский, даже петербуржец, но в смутные времена «не вписался», стал диссидентом и даже отсидел год в Лефортово, потом под давлением мировой общественности был освобожден, пригрет в Париже и даже сошёлся там (хоть пока ещё не женился) с наследницей крупнейшего во Франции туристического агентства... которая, впрочем, тоже увлекается в основном политикой, почему-то с обратным знаком, всячески добивается (теряя при этом состояние), чтобы по миру и особенно в Россию ездили простые люди, в первую очередь почему-то шахтёры... И всю эту кашу расхлёбывать, естественно, мне!

Да-а... в Париже он тоже явно «не вписался». Точней, использовал его как сундук с нафталином, где можно отсидеться (вот у нас уж не отсидишься, это точно!) и сохранить этот полувоенный френч (даже в международном аэропорту, где кого только ни было, на него поглядывали дико), плюс эти землемерские брюки и сандалеты. Да-а. При этом он весьма горделиво выкатывал грудь, строго поблёскивал пенсне... Материальное его не интересует! На самом деле — такой френч надо поискать и поискать, не говоря уже о сандалетах.

— Это Николь!

Подошла дылда в простенькой джинсе... именно про такую, наверно, родился афоризм: «Женщина любит ушами»! Это было у нее первое, что бросалось в глаза.

Впрочем, поздоровалась она гораздо более человечно, чем он. Он сохранял недовольную гримасу. Бедная девушка. Оказывается, даже и миллионершам бог знает чего приходится терпеть!

— Если нам придётся работать с вами, то я, наверное, представлюсь...

«Представлюсь»! Красиво сказано!

— Максим.

— Алёна.

«Максим максималист»... Он поднял с подвижной ленты рюкзак, с какими мы в студенческие годы ходили в походы, и с достоинством, медленно ставя на мрамор безобразные сандалеты, поплыл к выходу, не интересуясь такой мелочью — следуем ли за ним мы...

Много я получала в жизни плюх — но эта тоже неслабая!

Шеф, побритый и мумифицированный, неожиданно оказался на месте. Никто бы ничего бы не заметил, кроме глаз, утомлённых работой. Он галантно поцеловал руку гостье и мужественно пожал руку гостю.

— Ну, каковы ваши первые впечатления? — поинтересовался он (перед этим бросив мне: «Чаю!»).

Максим невозмутимо молчал, словно вопрос не относился к нему. Ясно, таким вот давлением на людей он и проложил свой путь, если это можно назвать «путём»!

Алекс крякнул, потянулся было к шкафчику, но отдёрнул руку.

Своим давящим молчанием гость как бы сообщал: не думайте, что вашими дежурными улыбочками, жидкими чаями, этими наспех переделанными партийными кабинетами и мордами в них вы сумеете меня провести! Я достаточно уже кушал всё это!

Но зачем тогда, спрашивается, приехал?

— Как устроились? — пробормотал шеф.

Гость хладнокровно разглядывал его сквозь пенсне: хватит водить меня за нос, не на того напали! — говорил его взгляд.

— Мы хотели бы познакомиться... с предлагаемой вами программой! — пролепетала Николь, не дождавшись никакой поддержки от Максима, который заодно плющил и её: не отходить же от священных принципов ради какой-то бабёшки!

Шеф тоже стал заводиться: налил себе стакан коньяку и выпил — один!

Поздним вечером он ввалился ко мне.

— Водки и валидола! — прохрипел он, падая на ковёр. Это они сходили в театр, на оперу «Иоланта» — лучшее, что есть в нашем городе в этом роде!.. И вот, в середине второго акта, когда герой из последних сил выводил свои рулады, дотягивая их до пенсии, Максим вдруг невозмутимо поднялся и пошел к выходу, медленно кладя свои говнодавы на дорожку (переодеться и тем более переобуться он не счёл, разумеется, нужным). Хоть бы он вышел быстро! Но он выходил именно медленно, мучая всех. Тенор хрипел. Алекс тоже.

— Ты что же, раньше его не знал?

— К сожалению, знал!

— При каких же обстоятельствах?

— А! — он махнул рукой.

До этого всё тоже шло не лучшим образом — поначалу мы торжественно подъехали к палаццо. Дежурный амбал следовал вплотную за нами почти что до крыльца, видимо, медленно соображая: не жахнуть ли?

Разумеется, никакого сексуального шоу для готовящихся тут гала-вечеров наш Алекс , этот тупой партханжа — не разрешил!

«Цыганские песни»!

Но вместо обещанных эстрадой цыган мы застали в зале какую-то неряшливую, нудно переругивающуюся еврейскую пару, причём «парой» это тоже трудно было назвать: по возрасту это, скорее всего, были мать и сын. Наконец они заметили наше присутствие и, продолжая кидать друг на друга ненавидящие взгляды, взошли на сцену и что-то отрывистое прохрипели, при этом самое трудное было, чтобы его одежда летела по воздуху, а её юбка струилась волной: настроение было явно не то!