— Так, теперь о премьере, — собравшись с духом, произнесла она. Я тоже собрался с духом. — Николай Альбертыч, режиссер, не сможет присутствовать... у него дела... Но стиль вы его сразу почувствуете, так что незримо... он будет на сцене. Не удивляйтесь... э-э-э... некоторым особенностям спектакля. Пьеса для него — лишь основа... А скорей — даже нет!
Тот рыбак, поди, трех лещей поймал, пока мы тут истязаем друг друга.
— Сейчас я проведу вас в зал, — с мученической улыбкой она встала. — Но присутствовать на спектакле тоже, к сожалению, не смогу.
Какое-то массовое бегство! Один я, что ли, буду там?
— Не беспокойтесь, какое-то количество билетов продано, — прочтя мои мысли, бледно улыбнулась она.
Опять какими-то темными лесенками мы вышли в зал. После привычной уже тесноты он поражал величием. Купеческий размах. Но задействованы были почему-то лишь уголок сцены и, соответственно, примыкающий к ней кусок зала. Всё остальное было погружено во тьму. Спектакль еще до начала поражал. Три полосатых матраса — два стоя и один лежа — декорации спектакля. Поражаюсь мужеству пришедших — и пока еще не ушедших зрителей. Будь моя воля — я бы сразу ушел. На матрасы я и дома могу смотреть. Маргарита Феликсовна уже смылась... повернулся — а ее уже нет!
Приехал! На послабление жизни надеялся... тихую ласку. Не будет уже послаблений тебе!
Начали хриплой музыкой... По ходу спектакля я всё яснее понимал, почему Альбертыч не хочет общаться со мной. Всё перевернуто! Второй акт шел почему-то первым, после перерыва — начало. Так что нелегко было врубиться, как говорит нынешняя молодежь. Все мужские роли исполняли женщины, и — наоборот... Но как-то всё же дышала «расчлененка» — зал даже реагировал порой. Всё же весь мой текст он не выкинул, и это давало знать. В конце даже похлопали — но на сцену почему-то не вызвали меня. Актеры, похоже, даже не знали, что я тут. Сурово! А я-то в сладком бреду, представлял себе пьянку с актерами, ласки перезрелой премьерши... Жди! Главную женскую роль, как я уже отметил, мужик исполнял!
Маргарита Феликсовна уже рядом юлила.
— Попробуем к Николаю Альбертычу зайти?
— А что — это так сложно?
Мучения, видать, еще не кончились мои.
— Нет. Просто — он против был вашего приезда.
Ну просто всё тут полно тихой ласки!
— ...Зайдем.
Если кто-то думает, что меня можно извести, — тот глубоко ошибается.
Мастер сидел перед телевизором ко мне спиной и так и не повернулся.
— Николай Альбертыч! — моя фея робко произнесла.
Мастер не повернулся. В глаза Джорджу Бушу в телевизоре глядел.
— Автор... — пролепетала фея.
— А. — Не оборачиваясь, протянул мне руку через плечо.
— Простите, — жадно ладонь его ухватил и, бережно потянув на себя, вместе со стулом уложил его на мягкий ковер. — Извините!
Бесшумно вышел. Он, что интересно, так и лежал, не шелохнувшись. Зато Маргарита Феликсовна оживилась — впервые в ней зажегся какой-то огонь! Как девочка, выскочила вслед за мной, кудри растрепались ее, глаза сверкали.
— Что вы себе позволяете?!
Я молча уходил.
— Как я вас понимаю! — уже на улице воскликнула она. — Знаете, — моя мать тяжело болела, только что умерла. Куда ж я могла уйти из театра? Вот — впервые иду по улице... раньше только бегом!
— А что... было с ней?
— ...Возраст. Девяносто четыре!
— Сколько и мне!.. В смысле — отцу моему. И... уже всё?
Кивнула.
— А он... еще ходит у вас? — спросила.
— Да фактически нет.
— У нее тоже с этого начиналось... Памперсы?
— Да пока еще нет.
— Как же вы обходитесь?
— Да никак, пока что... Придется купить.
— Берите английские.
— Хорошо.
Много батя застал: дореволюционные пеленки — и памперсы, двадцать первый век!
— Дальше очень быстро пойдет, — проговорила она.
— Что?
— ...Всё. Дальше всё очень быстро... начнет отказывать.
— Как?
— Увидите! Могу вас до аптеки довести.
А я еще волновался, что приехал зря!
— А вы... одна со всем справлялись?
— Да.
Зашли. Отоварились... Родным человеком оказалась! Купил две упаковки памперсов, громко шуршащих... Этот Попов везде найдет, что урвать!
— До автобуса еще долго... могу вас по монастырю провести. Когда-то я там экскурсоводом работала.
Длинная многоарочная звонница. Могучий храм.
— А это что?
— Это театр у нас под открытым небом... Николай Альбертыч тут «Годунова» ставил... Вообще, постановки под открытым небом удаются ему...
Река уже гасла. Тянуло прохладой.
— Его даже пригласили в Казань, на праздник тысячелетия... помогаю сценарий писать ему.
Читать дальше