Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [журнальный вариант]

— Отлично! — одобрил Фома.

— А… хватит мне сил?

— На то главное, что всем нам предстоит, нам всем хватит сил!

Ответ обнадеживающий!

Я вспомнил последнюю нашу встречу с Фомой на родине. Позвонил у ворот, и открыла Светка, вторая его жена. Мы расцеловались.

— А хозяин где?

— Бегает.

— За бабами, что ли?

— Ну, во всяком случае, они думают так. Мчится по деревне, в трусах, а бабы думают, что за ними, шарахаются. При этом еще бежит с огромной сигарой в зубах, жутко дымит. Что делает зрелище особенно устрашающим.

— Да-а. Ну пойду погляжу.

— А я пока тут накрою.

Зрелище действительно было впечатляющим: словно несся на тебя паровоз — даже искры летели!

— Стоп! — Я поднял руку.

Он тормознул.

— Здорово! — просипел он, не вынимая сигары, щуря от дыма левый глаз.

Нос уточкой, на лбу знакомое мне с детства родимое пятно — «бубновый туз», как мы называли его. Однако не помешало карьере.

— А я думаю, — он дышал еще учащенно, — как это огородное чучело оказалось на дороге?

— А ты по-прежнему сигары набиваешь навозом?

— А как же! — воскликнул он.

Мы радостно обнялись.

Пошли по дороге, но он все не мог успокоиться, его так и подмывало на бег.

— Только тут и покуришь, — говорил он. — Приехал вот в Гарвард, зашел в любимый свой паб, взял сигару, подзываю официанта: «Огня!», а он вдруг: «Сорри!» Вот так.

Коровы в большом количестве вышли с луга и встали на пути. Одна подняла хвост и, как говорится, «исполнила»: пышная лепешка на пышной пыли. И — не двигалась! Видимо любуясь закатом.

— Идиллия! — воскликнул он и с досадой ткнул ближнюю корову в бок. — Нравится?!

— Честно говоря, да!

Роскошный жаркий июль. Цветной, расписной закат на все небо. Любимые запахи — чуть прибитой дождем пышной пыли, навоза и молока… Куда, спрашивается, спешили?

Свернули с дороги. На ней было солнечно, а в низинке — уже темно. Зато запахи!

Огуречные заросли. Я сунул руку туда. Как пахли листья! Светка принесла грязный дуршлаг с огурчиками с земли. Корявенькие, крепкие, с колючими шишечками.

К огурцам вместо самогона Фома неожиданно вынес большую бутылку виски «Джеймсон».

— Извини, старик, другого не пью.

Джентльмен деревенский!

Утро было радостное, мокрое от росы.

— Георгич! — вдруг раздалось под окошком.

Кто это меня так? Я выглянул в сияющий яркой зеленью сад. Жос!

— Ну что? — из соседнего окна голос хозяина. Он ведь тоже Георгич. — Чего тебе?!

— Рыба нужна?

— А у тебя она есть?

— Но ведь надо ж учитывать и гомогенный фактор! — блеснул неожиданной эрудицией ранний гость. — Будет.

— Тогда и приходи.

Дребезжание закрываемой рамы.

Не сговариваясь, мы вышли с хозяином в кухню, щурясь от низкого солнца в окне.

— Будет рыба?

— Ну, это навряд ли! — Он уже вкушал утреннюю сигару, выпустил дым. — Без «гомогенного фактора» — маловероятно… Сами поймаем.

Вышли по росе. Резиновая лодка скрипела боками, спускаемая на веревках с моста, — единственный, к сожалению, способ попасть в заросшее теперь по берегам озеро.

Из лодки посмотрели наверх.

— Лестницу веревочную оставляешь?

— А как мы наверх попадем? Правда, уже воровали.

Украли и в этот раз!

Когда мы, пробившись через грязь и заросли, вернулись в избу, Светка встретила нас каким-то странно-сияющим взором.

— Ясно! Этот… сухопутный рыбак приходил?

— Да! — с вызовом проговорила она.

— Ну и где рыба?

— Это я у вас должна спросить! — произнесла она уже злобно.

Он поднял бутылку «Джеймсона». Пуста!

Мы вышли на волю.

— Все! Этого больше нельзя терпеть! — сказал он.

И — не вытерпел. Теперь у него — иная жизнь. На трех двухэтажных поездах с пересадками ездит он на работу вдоль прекрасной долины Рейна с замками, глядя не в окошко, а лишь в ноутбук.

— Корова! — вдруг радостно закричал я.

— Ну и что? — Он поднял глаза.

Да так. Вспомнил тот вечер в деревне... Корова исчезла. Да и у нас теперь нечасто встретишь ее.

За десять лет мы виделись с ним лишь раз — на Чукотке. Причем прилетели с разных концов. Деда проводили. Убигюль «покорно», как обычно, «соглашалась» вернуться к Фоме. Но он, лютый, ответил — нет! О чем-то, кажется, они все же договорились.

Да! Червонец не зря прошел.

Сколько мы с Варей ездили! Даже мое семидесятилетие в Амстердаме отметили! Шли по каналам, и вдруг я вспомнил: «День-то какой… нерадостный. Мать моя! Семьдесят лет!»

— С тобой все забудешь! — Варю попрекнул.