Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [журнальный вариант]

— Вы поцарапали мне машину!

— Ну давайте посмотрим! — сказал Фома.

К счастью, парень был с виду вполне приличный, даже благородный, в дымчатых очках.

— Вот — царапина! – ткнул пальцем пострадавший.

— Где? — Фома надел очки и стал всматриваться. — А.

Сквозь очки действительно можно было разглядеть на бордовом крыле джипа черточку, но неглубокую, такую можно сделать и спичкой.

— Может, договоримся? — сказал Фома.

— Ремонт крыла обойдется в девятнадцать тысяч!

Ну что ж… Предстоит, видимо, сразиться, кровью умыться? Но Фома мою руку придержал.

— Нет уж, вызывай ГИБДД. Будем разбираться со страховкой! — сказал «страдальцу» Фома.

Тот взял серебристый телефончик и стал звонить.

Вспотевший Фома вылез из машины:

— Ты не видел, я брал права?

Мы стали искать их. Машины напирали, гудели. Фома утирал пот. Седые кудри его слиплись и утратили прежнюю красоту. Господи! Заслуженный пожилой человек, столько сделавший за свою жизнь, сейчас будет унижаться перед молодым парнем, «срубившим бабки» на какой-нибудь торговле окнами! И тот ведь все понимает, но пощады не даст!

— Без прав мне хана! — с отчаянием произнес Фома. — Лишат на два года!

Я смотрел на него. И вспомнил студенческую его кличку.

— Спокойно, Граф! — произнес я — Сейчас найдем!

В бардачке — где же еще? — и нашли права в аккурат перед появлением ГИБДД. Первая победа!

Инспектор, глянув на последствия аварии, явно пришел в ярость, но смолчал. Дал пострадавшему конец рулетки, и они стали измерять и наносить на планшет зачем-то всю площадь парковки! Фома, протирая очки, заполнял бланк страховки. Ручка, как всегда, не писала. Озеро заманчиво сверкало за соснами последним светом, солнце садилось.

— Значит, так! — Инспектор наконец «огласил приговор». — Дел тут — всего на пятьсот рублей! У вас есть?

— Только на даче, — сказал Фома.

— Вот и отдайте ему! — Инспектор ткнул пальцем в пострадавшего, сел в машину и, включив душераздирающую сирену, начал пробиваться через железное стадо.

— Поехали, — кивнул Фома парню, и мы, усевшись в наш скрипучий рыдван, двинулись за гибэдэдэшником.

— Смотри-ка! Едет! — обернувшись, сказал Фома.

Огромный красный суперграндчероки катил за нами.

С роскошным этим эскортом мы и въехали через покосившиеся ворота. Пострадавший наш опустил стекло. Ничто, похоже, не дрогнуло в его душе.

— Подожди. Сейчас вынесу. — Фома поднялся на террасу и вышел с ассигнацией. — У меня только тысяча. Будет пятьсот?

— Мелких нет, — глянув в бумажник, сказал тот.

Я с интересом вглядывался в него: правильное лицо, правильные очки. Я еще не знаю таких. Любой мой приятель давно сказал бы: «Да ладно!» — и укатил, тем более увидев эти «хоромы». Этот — не двигался. Чудный экземпляр.

Фома, нагнувшись, поднял кривой ржавый гвоздь (от сарая, который пришлось-таки снести):

— Ладно! Даю тысячу. Но немножко тут процарапаю, еще на пятьсот! — Он потянулся к «чероки».

Гладкое лицо пострадавшего исказилось отчаянием.

— Ладно! — вдруг сжалился Фома. — Держи гвоздь. И обещай, что сам нанесешь ущерба на эту сумму. Обещаешь мне?

Тот молча тянул тысячу к себе.

— Подожди! А гвоздь? Слушай! — обратился ко мне. — Найди там, пожалуйста, пакетик! Нет, этот слишком шикарный. Дай попроще… Держи!

Пострадавший молча взял гвоздь в целлофане и, так ни слова более не сказав, выехал за ворота.

— Да. Все же я Граф! — сказал Фома.

…Не все, конечно, было «по-графски» у него. Будучи уже лучшим аудитором — не побоюсь этого слова — мира, умея привести в сознание любое обморочное предприятие, написав книгу, переведенную на все языки (страшно вымолвить, «О сальдо-перетоках»!), подрабатывал при этом по мелочам. Неслучайно, я теперь понимаю, он втравил меня в торговлю урюком, а позже — радиоактивными дубленками! А сейчас, хуже того, совместно с некоей энергичной Жанной, бывшей кастеляншей «Торфяника», некогда заведовавшей всем постельным бельем санатория, завел общий бизнес: торговали нижним бельем, не только — и не столько — мужским, сколько женским. Открыли «бутик». Поначалу в кочегарке, которую ей какими-то ухищрениями удалось приватизировать — и погасить в ней тот священный огонь, и меня, кстати, уволить!.. что давно пора было сделать, — а затем она, не без поддержки Фомы, арендовала этаж в нашем бывшем Управлении рудных дел, отбив этот этаж у энергичных китайцев, которые одно время оккупировали наше здание целиком. Этот мелкий бизнес на фоне научного величия Фомы меня раздражал… и отношения их были не платоническими. Не из-за этого ли отчалила Убигюль?