Валерий Попов - Через Лету обратно (Запоздалый шестидесятник) [журнальный вариант]

Она поперхнулась. После прокашлялась.

— Я что-то не замечала его, — сдерзила она.

Не обращая внимания на подобные уколы, я продолжил:

— Это… помолчи!.. секс. Последняя надежда на наше единство. Секс как спор! Битва культур!

— Да. Ты прав, — торжественно сказала она. — Я сейчас подготовлюсь!

…И битва была прекрасной. Победителей в ней не нашлось. Только поверженные и изнеможенные.

— Рота! Подъем! — зычный крик ее прервал сладкое оцепенение.

— Елки! — Я глянул на свой золотой «Ролекс». — Через десять минут такси! И ждать оно не будет, не дома!

Покидали все в чемоданы, не влезшее — в сумки.

— Ноутбук не забудь! — заметила она вскользь.

Господи, я брал еще ноутбук! Правда, ему так и не удалось ни разу раскрыться.

— Бегом! — скомандовала она.

Просто военно-полевые учения!

Да! — Я представил карту Европы. Кроссец по пересеченке нам предстоит серьезный!

Оставив ключи в двери, как договаривались, мы прогремели чемоданами через двор, дернули хвостик замка, толкнули ворота. Они вдруг спружинили назад.

— Так… ворота закрыты на ключ. Значит, кто-то тут есть, кроме нас, и запер, — проанализировал я.

— Возможно, — сухо сказала она.

— Значит, надо бежать за ключами, вынимать их из наших дверей и открывать ворота. А потом бежать и вставлять их назад. А такси уже уезжает!

— Поэтому вероятней всего, что побегу я! — Как-то удивительно холодно она со мной разговаривает!

— Хорошо еще, что не захлопнули их в комнате! — взбодрил ее я.

— Да. Хорошо, — спокойно сказала она. — Я побежала. А ты пока бейся в ворота, как птичка, всячески раскачивай их, чтобы шофер услыхал нас и не уехал. Если, конечно, в нем есть капля жалости.

Я стал биться в ворота и раскачал их довольно сильно. Вряд ли это понравится коменданту, если он не спит. Но вряд ли он спит, и я его понимаю. Боюсь, что даже нецензурная лексика идет в ход — и его нельзя осудить при этом… Это я бормотал, чтобы не услышать, не дай бог, звук отъехавшего мотора. Стук каблучков. Вбежала. Тут тоже был хитрый прорез, да еще полная тьма, но мы попали куда надо — и отперли. Ворота отъехали. Ну есть в жизни счастье — такси стоит! Еще чугунная витая калитка, ведущая на тротуар.

— Все! — скомандовала она. — Грузи чемоданы. Я побегу вставлю ключ в дверь. Как договаривались.

Она умчалась опять. Открыв калитку в металлической ограде, к счастью незапертую, я выкатил чемоданы, вытащил сумки. Всегда, на что-то неземное надеясь, берешь кучу красивой одежды, а ходишь в одном!

Шофер был такой темный — не сразу увидел его.

Мы загрузились. Господи! Где же Римма? Не упала ли в темноте с лестницы? Не хотелось бы!

Наконец захлопнув деревянные ворота — щелчок! — выскочила Римма. Хотела сесть на переднее сиденье, но водитель указал — только на заднее. У них так! Римма быстро уселась.

— Ну чего ты стоишь? Садись в темпе.

Я сел. Шофер-невидимка рванул с места.

— Стоп! — вдруг произнесла Римма.

Водитель, что-то вымолвив, резко тормознул.

— Что-то забыли? — совершенно спокойно спросил я.

— Калитка распахнута, — сказала она.

— Я сбегаю! — предложил я.

Комендант, если он смотрит сейчас в окно, думаю, одобрит. И после будет вспоминать о нас с теплотой.

— Сиди. — И Римма выскочила.

Процокали ее подковки. Проскрипела калитка. И снова хлопнула дверка такси.

— Ну все. Поехали, — сказала она. Даже не запыхалась.

Шофер рванул с места, я бы сказал, с каким-то остервенением. Мы с Риммой потерлись плечами. Мы молодцы. Военная ее выучка оказалась как нельзя кстати. С ней не пропаду. Или как раз пропаду! — подумал я лихо. И «лихо» как раз сбылось.

— Ну так! — скомандовал я. — Любуемся напоследок Парижем!

Но это не вышло. Город этот на освещение скуп.

Париж — он каждый раз разный. Когда я был в Париже впервые, при советской власти еще, увидеть удалось значительно больше. Мы посетили Лувр, Орсе, Бобур, музей Родена. Нас, спаянную компанию вольнодумцев (вполне небрежно, кстати, прошедших комиссию райкома), веселых и пьяных, возили на автобусах от и до, и Париж казался городом музеев и роскоши. Был среди нас зам по идеологии, как мы его называли, руководитель группы, парторг и метранпаж типографии имени Володарского, неглупый, кстати, мужик, прекрасно понимавший, что не стоит ему учить ушлых писателей, как жить, — сами разберутся. И мы разобрались. А я, как и во всех наших поездках, носил звание «зам по наслаждениям». И хотя был в Париже первый раз, безошибочно определял, куда лучше, в какое кафе и на какой стриптиз нам пойти. И — ни одной проблемы!