Сухбат Афлатуни - Рай земной

Плюша ссутулилась.

— Вы даже не представляете, как вы меня подставили… — Леонидовна запрокинула голову и с силой пригладила волосы. — Далось вам всем это проклятое поле. Хоть бы взорвали его, что ли… Идите. Идите, говорю! — и уронила голову на бумаги.

Плюша встала и вышла из кабинета. Ноги были ватными, пальцы сами собой искали в сумочке валерьянку.

— Хочешь, — говорила вечером Натали, — съезжу, этой козе рога обломаю?

Плюша мотала головой. И прижималась лбом к горячему плечу Натали.

Через неделю был еще один разговор с директрисой. Плюша написала заявление по собственному желанию. Леонидовна молча подписала. Плюша вышла от нее, вернулась к своему столу, стала ледяными руками собирать вещи. Желуди и каштаны, которые раскладывала перед собой, вязаную накидку на кресло. По экрану задремавшего компьютера плавал логотип… Сзади подошла Вика.

— Вы ведь не из-за нас уходите?.. Мы тогда так… Ну, в общем, это мы пошутили.

Плюша не понимала и глядела на Вику, держа в руках накидку.

— Ну тогда. Помните? Это мой день рождения был, просто поприкалывались, что Сталина.

Плюша оставила Вике на память вязаную салфеточку, на которой стоял стаканчик с ручками и карандашами.

Вещи ей молча помог донести до дороги слесарь дядя Витя.

На парковке ждала Натали, деловито протирая машину. Положили сумку с вещами в багажник, связку книг на заднее сиденье. Рядом с книгами села Плюша.

— Ну, со свободой! — сказала Натали. Плюша сжалась, обхватила голову руками и просидела так до самого дома. Натали вначале оборачивалась, потом перестала, задумавшись о чем-то своем.

— …Сердце устало, и плоть холодеет. Стиснуты зубы и сомкнуты веки.

Дверь была открыта, и она вошла в темноту. Голос доносился из комнаты, тоже неосвещенной.

— В мире еще — но уже не для мира. Кто он? Он призрак. Он призрак…

Плюша ощупала стену и не нашла включатель. К ногам упало что-то мягкое, видимо, куртка. Плюша перешагнула через нее и осторожно позвала Ричарда Георгиевича.

Комната замолчала.

Плюша сделала еще несколько шагов в темноте. Спросила разрешения зажечь свет.

— Не нужно, — ответил голос Геворкяна. — Мне тяжело видеть свет. Рядом с вами кресло. Садитесь.

Плюша нащупала мягкую обивку и опустилась.

— Вы знаете платоновский миф о пещере?

Плюша не знала. Она немного привыкла к мраку и видела темное тело на диване.

— Хорошо… — Тело пошевелилось. — Иногда лучше не знать. Простите, ничем вас не угощаю. Почти ничего не ем.

Плюша забеспокоилась, собралась идти в магазин за продуктами…

— Не надо. Да успокойтесь, я не объявлял голодовки… Садитесь.

Плюша снова села. Они помолчали. Окна были завешены плотной тканью.

— Отец Фома, он в тюрьме отказывался от еды. Уже готовил себя…

Это Плюша знала. Брал только сухари и воду, а потом и от них отказался.

— Знаете, а ведь я, можно сказать, за него пострадал. Сказал в той последней передаче… Да, которая в октябре. Про этих трех… Что Россию погубили три сифилитика: Иван Грозный, Петр Первый и Владимир Ленин.

Тело на диване пошевелилось.

— Как они все обиделись! Монархисты за Грозного, западники за Петра, коммунисты за Ленина… Патриоты — за всех троих. А ведь это были не мои слова, а отца Фомы, которого они все так любят. Любят, а читать не любят. Из его дневника… Помните?

Плюша помнила.

— Он же бывший врач-венеролог. У него была диссертация по сифилису. Он это дело понимал… Но я, откровенно говоря, рад.

Плюше показалось, что она видит в темноте улыбку Геворкяна.

— Всю жизнь думал, что людям нужна правда. Правда о том, как все было. Пусть не всем. Не всем, но некоторым, некоторым-то она нужна была, а? Теперь и этих некоторых нет. Если правду некому сообщить, она теряет смысл… Хорошо, я думал, это не нужно здесь. Но, может, это нужно полякам? Они ведь всегда были свободнее, даже при Союзе. Почему я польский тогда и выучил. Книги читал их, прессу. Ну вот и сейчас. Сейчас стал читать их прессу…

Прикрыл лицо ладонью. Плюша машинально сделала то же самое.

— Конечно, — голос стал звучать глуше, — по одной прессе нельзя судить… Но у них, похоже, происходит то же самое. То же, что и у нас. Только с чуть более вежливым европейским акцентом. А так… Как будто снова Товяньский вернулся, «Ково справы Божей». Великая Польша, от моря и до моря… «Марши независимости»… Что Германия и Россия мечтают о новом разделе Польши… Сплотимся под знамена патриотизма!

Тяжело закашлялся.