Сухбат Афлатуни - Рай земной

А она уже сверху насела, только охота целовать прошла, давай колотить его и камзол на нем рвать. Замахнулся было на нее, да куда ж ему костяшками своими с ней, живою, справиться! Ртище свой гнилой распахнул и хрипит только. А она давай за руку его тянуть, какой тискал он ее, охальник, да и дернула с силой. Полетела в сугроб оторванная рука, пальцы растопырила, снег сжала, замерла. А следом уже и другая летит! А она все не унимается, губу закусила. Сейчас, сейчас обиду свою выместит…

Стон мужской по опушке разнесся; осыпалась серебристым снегом береза; замер с поджатой передней лапкой заяц-беляк.

Проскакал конь вороной, глаза выпучив, и исчез в снегах.

Туман от ручья гуще пошел. Потемнела вода, запенилась.

…В глухую февральскую ночь разрешилась от бремени некая девица, чудом до тех пор остававшаяся в живых на Замковой улице. Девицей, впрочем, она уже и не выглядела, а скорее старицей. Напуганная повитуха побежала за ксендзом. Едва разрешившись, роженица испустила дух. Но более всего напугало повитуху и явившегося старичка-ксендза новорожденное дитя. Описывать его облик нет резона, ибо даже неполное описание его может вселить в сердца ужас и тоску. Достаточно сказать, что дитя было похоже на все смертные грехи разом и искусало и повитуху, и ксендза, и лишь сотворенное крестное знамение остановило бесчинство страшного дитяти.

Через пару дней, по совету двух ученых братьев-доминиканцев, умершую и плод ее греха поместили в специально устроенную зеркальную комнату; прочитав молитвы, обложили осиновыми дровами и сожгли. С тех пор чумовое поветрие пошло на спад, лишь местами задержавшись, вскоре же утихло совсем.

Весной начались неприятности.

Накапливались они исподволь, еще зимой. Но все казалось: обойдется.

Аллочка Леонидовна заменила почти всех сотрудников. Даже тех, с кем прежде по пятницам чай с шарлоткой пила; кто-то ушел сам, не дожидаясь намеков. Из «старичков» осталась одна только Плюша. От документов, связанных с поляками и репрессиями, ее отодвинули, разбирала теперь архивы эмигрантов, которые передали в дар музею их потомки. Плюша читала о сложной и несытой жизни бывших уроженцев их города в Варшаве, Берлине, Париже… И думала почему-то про Лувр, про памятники архитектуры и искусства. Ведь если тяжело, можно пойти, постоять у картин… Сама Плюша, правда, уже давно ни на какие выставки не ходила.

Вместо «старичков» Леонидовна набрала молодежь.

До тех пор с молодежью Плюша непосредственно не сталкивалась. Первые же контакты повергли в замешательство и опускание рук. Это были инопланетяне. Гуманные, отчасти даже отзывчивые. Похожие на обычных людей. Тоже ели, пили, ходили в музейный туалет. Пару раз резались при ней случайно бумагой, и на пальчиках выступала кровь. Но в остальном…

Когда Плюша что-то говорила им по работе, они глядели на нее светлыми глазами и повторяли через одинаковые промежутки: «Ага… Ага…» Или «О’кей… О’кей…» Плюше даже казалось, что они глядят куда-то сквозь нее, на обклеенную белыми пупырчатыми обоями стену. Она замолкала, не договорив нужной фразы. А они и не чувствовали недоговоренности. «Ага…» — и за дела свои. По смартфонам снова пальцами водят. Слышали ее? Поняли?

Но это было еще не самое… Ну да, странные. Смартфоны. Наушнички в ушах. Пальцами крутилку какую-то крутят. Об интимных вещах говорят спокойно: «У меня критические дни», прямо как о насморке. Это еще можно понять: целое поколение под рекламу прокладок выросло. Или примут позу роденовского «Мыслителя»: «Не знаю, что с этой перхотью делать…» И на это Плюша хмыкнет, но поймет: телевизор. Но откуда у этих инопланетян взялась такая нежная любовь к советскому прошлому, при нем-то они не жили даже?

— Тоже телик, — говорила Натали, которой Плюша по вечерам жаловалась. — Ты вот не смотришь, а там сейчас сплошной эсэсэсэр…

Вначале Плюше казалось, что молоденькие просто подыгрывают директрисе. Аллочка Леонидовна на собраниях любила поговорить о великом прошлом. «И российской истории можно поставить только «пятерку»!» — заканчивала такие выступления. «Спасибо, Россия; садись», — хмыкнул как-то с места кто-то из старых сотрудников, пока они еще были. А молодежь слушала ее серьезно; красавица Вика, сидевшая в одной комнате с Плюшей, ритмично кивала.

Одним влиянием Аллочки Леонидовны и ее собраний объяснить все было нельзя. Тут было еще что-то для Плюшиной головы непонятное.

Как-то, еще в декабре было дело, она открыла дверь в соседний кабинет. Вроде как случайно, хотя уже уловила голоса за дверью и бульканье напитков. Нет, не надеялась, что позовут к столу, просто… В общем, открыла. Открыла и поздоровалась. Сделала вид, что ищет кого-то.