Сухбат Афлатуни - Рай земной

Женщина занервничала и спросила, по какому Натали вопросу. Натали слегка задумалась:

— Я, вообще-то, здесь волонтером работала.

— Мы сейчас не нуждаемся в волонтерах, — быстро сказала директриса.

— Да я не об этом, Клава…

— Вы… куда пришли? Меня зовут Алла Леонидовна.

— Да знаю, — перебила Натали и придвинулась поближе. — Знаю тебя, манюня. Давно с тобой поговорить хотела. Еще когда ты Геворкяна… Тихо!

Алла Леонидовна попробовала подняться, Натали легким толчком вернула ее в кресло.

— Это насилие, — побелела директриса. — Вы, вы ответите…

— Отвечу. И ты, красава моя, ответишь. Знаешь, что Геворкян в записке своей написал?

Чуть приподнявшись, перехватила руку Аллы Леонидовны, потянувшуюся к телефону, и завела за спину.

— Да успокойся ты. Разговор есть.

— Я сейчас закричу…

— Кричи. Ну?.. Валяй, раз душа просит. Что, кричалка сломалась?

Алла Леонидовна сидела со сжатыми губами, потирая руку.

— Короче, бери свой блокнот. — Натали облизала восковые губы. — Не, вот этот, с золотыми буковками. И записывай. Крупно, чтоб я видела.

Алла Леонидовна взяла ручку и с тоской поглядела на Натали.

— Пиши: «Срочно получить…» Что там пишешь? Хорошо. «…Получить разрешение на рас-копки…» Ё, крупнее, говорю! Написала «раскопки»? «На поле по адресу…»

Директриса остановилась:

— Это не от меня зависит.

Натали привстала, Алла Леонидовна вжалась в кресло.

— От тебя, солнце мое. От тебя. Стала б я к тебе приезжать, если б твои ходы-выходы не знала. И начнешь этим заниматься, слышишь, прямо сегодня…

Заметив, что директриса набрала воздуха, чтобы закричать, быстро ткнула ей в грудь ладонью. Алла Леонидовна повалилась на стол и закашлялась. Натали нахмурилась, вытерла выступивший сквозь пудру пот. Подтянула кофту.

— Короче… Времени у меня мало, зая моя. Очень мало времени. Диагноз у меня, онко. Поняла? Так что терять мне нечего. Вообще нечего. А будешь дурить, с собой туда заберу, запомнила?

Директриса, все еще кашляя, кивнула.

— И через свои каналы проверю, пробиваешь ты там это или… На, воды попей.

Пить Алла Леонидовна молча отказалась, кашель прошел; сидела, тихая и маленькая, в своем кресле и глядела на Натали. Натали резко отодвинула стул:

— Ладно, пойду я… А дыхалочку укреплять надо, ни к черту у тебя дыхалочка. В бассейн ходить, на велосипеде… Ну пока. Не обижайся, цыпа. Дай поцелую!

Притянув к себе директрисину голову, сочно приложилась к бледной и шершавой коже. Хмыкнула, довольная видом оставленного следа. И вышла, тяжело покачиваясь на каблуках.

— Ну, я поехала, — сделала ладонью в дверях. — Пока-пока!

— День добрый, пани Эва.

— Добрый… пан Адам.

— Что с вами, добрая пани? Лицо ваше бледно, как снег, насыпавший за ночь у нашей пещеры!

— Мне… Не знаю, добрый мой пан, как это сказать.

— Не холодно ли вам? Пойду подброшу в костер еще хвороста…

— Не трудитесь, добрый супруг мой. Это все, верно, гость.

— Гость? Разве здесь побывал гость? Я не приметил никаких следов у пещеры.

— Да, он явился, когда вы трудились, очищая дорожку от снега, а я ткала для вас новый плащ… Помните ли вы змея, принесшего нам плод? Это был…

— Он?!

— Спокойнее, пан мой и супруг… Оставьте свой костяной нож. Пан змей уже уполз.

— Боже мой! Что ему здесь надо было?

— Он очень постарел… Каким пестрым и веселым он был там, в райских кущах. Каким ласковым…

— Что ему было нужно?!

— Прошу вас, спокойнее. Мне и так тяжело дышать. И ноги… Ноги точно лед. Вот тут, потрогайте. Чувствуете? Нет, вот здесь. Да… Стойте, куда вы?!

— Я призову детей. Сиф, он знает целебные травы. Помните, как он исцелил мне рану после той охоты на кабана? Енох, внучок наш, он погладит, помнет вам ноги и согреет их. Цила, Цилечка, жена нашего Ламеха, своими шутками и песнями прогонит вашу меланхолию. А я все-таки подброшу веток в огонь… Мне и самому с утра что-то зябко.

— Стойте, умоляю вас. Не оставляйте меня. Мне и так недолго осталось… Как он сказал. Подойдите лучше ко мне поближе. Вот так. «Если вы встретите возлюбленного моего, что скажете вы ему? что я изнемогаю от любви».

— Вы улыбаетесь, милая моя пани… Вам легче?

— Нет, просто никак не привыкну к прикосновению вашей жесткой бороды… Она ведь не росла у вас тогда, в Эдеме? Я уже и не помню.

— Не росла. И в Эдеме я никогда не прикасался к вам… Не целовал ваши руки, не ласкал груди, подобные паре ягнят, пасущихся между лилиями. Нам было там и так хорошо, сладчайшая моя пани… Так что он вам сказал?