Михаил Енотов - Коробочка с панорамой Варшавы

Я вернулся в комнату, где был гроб, а там уже стоял Слава. Мы растерялись: было ясно, что и мне, и ему хочется обняться, но мы просто пожали друг другу руки. Чтобы своими сантиментами не отвлекать бабок от бдений, мы вышли на кухню. – Ну как ты? – спросил Слава возбужденно. – Где тебя черти носили? – Уу.. Черти меня унесли далеко от христианских земель. – Ты что, правда в монастыре был? – Во-первых, в дацане, а, во-вторых, не совсем так, – ответил я и тут же решил перевести тему: – Кстати, отличный костюм... – Спасибо, – одного комплимента Славе вполне хватило, чтобы не задавать больше вопросов, касающихся моего побега.

– И парфюм у тебя, похоже, дорогой... Только он все равно не перебивает смрад твоей оседлости, – сказал я, и Слава будто бы задумался, обидеться ему или посмеяться. – А в Москве сейчас солнца вообще нет, – сказал он после паузы и перевел взгляд на окно. Как выяснилось, Слава не был дома еще больше, чем я – с самого нашего телефонного разговора он так и не приезжал в Казань: ни на день рождения деда, ни на годовщину родителей. Впрочем, он, в отличие от меня, хотя бы регулярно звонил им... В общем, деда похоронили тихо. Меня только раздражало, что какой-то мужик – толи брат деда, толи муж какой-то его племянницы – выстраивал всех и указывал. Как на параде: впереди должны были идти бабушки с венками, за ними гроб, который, как оказалось, могут нести только неродные умершему люди, затем ближайшие родственники, дальше – гимнастки с обручами, танки и конница, карлики и трансвеститы в перьях... На кладбище я вспомнил про сантехника с перстнем и рассказал эту историю Славе. Мы встали в стороне от остальных и украдкой смеялись. Потом стали припоминать всякие свои детские выходки, и я даже забыл, где и по какому поводу нахожусь. Вдруг меня одернула мама и велела пойти к могиле, бросить прощальную горсть земли. Могилу начали засыпать – я думал, что на этой стадии похоронной церемонии обязательно взгрустну, но нет. Я только представил себя лежащим в гробу и слушающим, как об крышку ударяется земляная картечь – стало жутко. Вот так ознаменовалось мое возвращение домой. И уже тогда – на второй день прибытия – я понял, что здесь мне не место. Я словно наклонился и пощупал свои корни, а они оказались гнилыми, трухлявыми корягами... Дома за время моего отсутствия мало, что, в общем-то, изменилось. Мама кое-как отдавала по частям долги и снова начала работать в психушке – только теперь на подбородке ее торчало несколько волосков, которых раньше не было. А еще она стала чаще пить. Отец продолжал молодиться – теперь это выглядело еще глупее. Однажды я сел за компьютер после отца и открыл вкладку, которую тот, видимо, забыл закрыть – это была страница сайта знакомств для геев. Дядя снова начал колоться, и даваника снова начала жить, работая только ему на передачки. У Патрика поседела морда, он перестал самостоятельно запрыгивать на диван, и иногда позволял себе писать прямо в квартире. Карина закончила свой институт и стала краснодипломированным специалистом по энергоснабжению и газификации – что-то в этом роде. Однажды, сидя дома перед телевизором, я вспомнил про нее и решил ей позвонить. – Ты вернулся? – воскликнула она, и мне ее восторг показался искренним. – Я слышала, ты в монастырь ушел – это правда? – Ну, вроде того, – вообще, меня уже раздражал этот вопрос. – Не верю! Этого не может быть – я же тебя знаю, – лепетала Карина. Я прислушался: она снова что-то жевала. – Ну хорошо, скажу тебе правду... Только перестань жевать. – Хорошо.

– На самом деле я просто занимался секс-туризмом. – Да ты что?! Вот это да! И где ты был? – Начал с Перу и дальше – вверх по Андам. – А это где? – Рядом с Боливией и Эквадором. – Ясно, – интонация Карины свидетельствовала об обратном. – В общем, это неважно. – Слушай, а ты не жалеешь, что мы... расстались? – спросила Карина, немного смущаясь; ей наверное казалось, что я очень сильно переживал по этому поводу. На самом же деле мы даже не расставались – я просто уехал и все. – Жалею? Нет же – знаешь, у меня прямо как камень с души упал... – Что?! – Ага, будто бы с души упал огромный драгоценный камень, – сказал я и засмеялся. Карина бросила трубку – с чувством юмора у нее всегда было хуже даже, чем со зрением. А очки она носила на минус 6 диоптрий. В другой день я решил разобрать свои старые вещи – их после моего отъезда собрали в одну коробку и вынесли на балкон. В той коробке были мои детские рисунки, альбомы с наклейками, вязальные этюды в виде маленьких флагов, аудиокассеты и прочий ералаш. Пока я занимался “секс-туризмом в Бурятских дацанах”, мне негде было слушать музыку – я жил без нее год, и теперь, увидев целую груду своих кассет, я сделался несказанно рад. Даже от встречи с родителями после годичной разлуки мне не сделалось так радостно, как от одного только вида этих прозрачных пластмассочек с коричневой лентой внутри. Обложек на кассетах не было, поэтому я прослушивал их подряд, не зная, какая следующая. The cure, Blur, Radiohead... Когда-то я переслушал все это по тысяче раз, но сейчас слушал, будто бы в первый. Люди любят сравнивать приятные ощущения с сексом – так вот, прослушивание этих кассет во “второй первый раз” было для меня актом, во много крат более волнительным и будоражащим, чем все мои два секса плюс N самосексов.