Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

В тот же день к вечеру позвонил Колли.

— Ты едешь? — спросил он с нажимом. — Встреча состоится, теперь уже твердо, будут все, кроме Фридриха, от этого отказались окончательно.

Сибилла медлила. В квартире было тепло, а сообщения о погоде шли неутешительные: ожидалось усиление снегопада и понижение температуры.

— Если я еще хоть раз что-нибудь задумаю устраивать, то — можешь быть спокойна — без тебя, — буркнул он в трубку. Вздохнув, Сибилла сказала, что поедет.

Приехав тридцатого декабря на вокзал, она поразилась происходившей там суматохе. По светящимся табло отдельных перронов можно было понять, что не отошли еще поезда, которые должны были уйти несколько часов назад. Люди, выискивая возможность уехать, бегали взад и вперед по вокзалу и выкрикивали время отходящих поездов, с отрешенными лицами носились среди шума и толчеи кондукторы и служащие железной дороги…

Потолкавшись с полчаса на перронах, Сибилла села в какой-то поезд — он задерживался с отправлением уже несколько часов.

Это был последний поезд на Берлин; впереди лежали 150 километров, чтобы преодолеть их, ему понадобилось семь часов. Последние 50 километров он не пропускал ни одной станции, подбирая всех, кто дожидался там уже часами.

В купе Сибиллы, переполненном до отказа, мрачно веселились; чем меньше была станция, тем с большим энтузиазмом ее приветствовали, выкрикивая мощное «ура!». Молоденькая девушка, приткнувшаяся у двери, вопросительным взглядом обвела публику и включила свой портативный приемничек. Сибилла смотрела в окно, за которым медленно плыл заснеженный ландшафт.

И тут слуха коснулась мелодия. Сибилла была почти уверена, что уже слышала ее раньше — размеренный ритм, вызывавший иллюзию езды, движения — ехать все дальше, дальше; это был ритм жизни в ее вечном движении, — пели девушка, пожилой мужчина и старик, три голоса, звучавшие попеременно, и строфы, перемежающиеся с рефреном — повторением простого ю-пи-ду, ю-пи-ду, ю-пи-ду… ехать, все дальше, не стоять, только вперед…

Сибилла не понимала слов — пели на английском языке, и звук к тому же был слишком тихий.

Ей вспомнилась вдруг тетушка — школьницей она иногда ездила к ней на каникулы; заслышав по радио торжественный марш из «Аиды» или оркестровый антракт из «Золотого павильона», тетушка бросалась к репродуктору и прибавляла звук, главное же — пока играла музыка, ни один из находившихся в комнате не смел пошевельнуться, тетушка требовала абсолютной тишины, ни для кого не делая исключения, сама же при этом тихонько подпевала, и глаза ее всякий раз делались влажными.

Со временем Сибилла возненавидела обе эти мелодии; в жизни тетушка вовсе не отличалась чувствительностью, кричала на ребенка по любому пустяку, случалось, что и тычка давала… Сибилла довольно скоро нашла выход из положения: едва раздавались первые такты одной из этих мелодий, как она поспешно скрывалась из комнаты и пересиживала это время где-нибудь в уединении; она просто не выносила влажные глаза тетушки и умильное выражение, которое принимало ее лицо.

Теперь же, в этом вагоне, тащившемся кое-как, Сибилле так и хотелось крикнуть: громче! пожалуйста, громче! — и зашикать на всех: потише, пожалуйста; она изо всех сил сдерживалась и, напрягая слух, следовала за мелодией: ю-пи-ду, ю-пи-ду, ю-пи-ду — каждая новая строфа, голоса, один, второй, третий, чистые и звучные, были для нее подарком. Ехать, бежать, лететь, дальше и дальше, выше, только вперед, только не стоять на месте…

Перед самым Шёнефельдом — вдали уже виднелись дома — они стояли чуть ли не час. Кое-кто пробовал было пойти пешком через поля, но почти все возвращались: холод пробирал до костей и сне́га, который падал всю дорогу, такой мягкий и безобидный за окном, навалило столько, что ноги глубоко увязали.

Когда Сибилла приехала, время приближалось уже к трем часам, над городом опускались ранние зимние сумерки; она не стала звонить Колли с вокзала и сразу направилась к его дому идти было недалеко.

Колли обнял ее прямо на пороге, поцеловал. Сибилла отстранилась, она чувствовала себя уставшей и опустошенной.

Некоторое время спустя она, как и всегда, прошлась по квартире; все было то же, что и два месяца назад, в последний ее приезд. В кухне, заставленной как попало мебелью, покупавшейся случайно и без разбору, возвышались груды немытой посуды, по виду — недельной давности; впрочем, Сибилла каждый раз заставала такую картину, она догадывалась, что за этим кроется, но прямо спросить не решалась. Она кивнула, смеясь, на кучу мусора в углу, Колли смущенно подтолкнул ее, уводя из кухни.