Сибилла унесла посуду в кухню.
Было четверть восьмого. Она чувствовала в себе еще силы и решила посидеть немного над каталогом для выставки. Вот уже два года она работала в музее, и ей нравилось здесь, до этого были четыре года сплошных мучений, когда она вела эстетическое воспитание в старших классах и чуть ли не каждый день сомневалась в своих педагогических способностях.
Сибилла откинула крышку секретера, служившую ей рабочим столом, придвинула к себе папку со своими записями и стопку фотографий отобранных картин и скульптур. Склонившись над предисловием, вздохнула: за последние две недели работа подвинулась не шибко, всего на полстранички. Тут еще попортишь крови и нервов… Один только отбор материалов для выставки чего стоит! — речь шла о работах молодых художников, — а уж то, что она обнаружила в самом каталоге выставки… Сибилла постаралась отвлечься от этих мыслей и взялась за фотографии, решив еще раз как следует все рассмотреть.
В половине десятого она отложила все в сторону — не без чувства некоторого удовлетворения: предисловие вчерне было готово, за один вечер не так уж мало.
Она приняла душ и, перед тем как лечь, зашла в кухню выпить стакан молока; как всегда при этом, вспомнила слова матери, которая постоянно твердила ей, чтобы она никогда не пила молока прямо из холодильника.
Поставив будильник на нужное время, Сибилла улеглась с намерением поскорее заснуть, но вспомнился разговор с Колли… Люди, которые должны были съехаться к Герберту на Новый год, имели неподалеку друг от друга кто летнюю дачу, кто деревенский дом и как соседи водили компанию.
Грегора она знала почти с того же времени, что и Колли. Он сразу ей понравился; может быть, потому, что это был тот тип, который всегда привлекал ее и, значит, в любом случае понравился бы ей: темно-русый, что называется, свой парень, с мальчишеской веселой непринужденностью — глубина в нем приоткрывалась лишь невзначай, добродушный мишка, которого можно было потрепать за плечо, может быть, все может быть, или ее привлекало что-то еще, чего она уже не могла для себя точно определить.
Сибилла ворочалась с боку на бок, пробовала лечь и так и этак, считала овец, живо представляла себя на зеленой лужайке и слышала доверчивое журчание ручейка — однако было уже двенадцать, когда она последний раз взглянула на часы. Она подумала, что, если бы кто-нибудь подслушал ее мысли, он счел бы их вздорными, сентиментальными и бог знает какими еще, но она не могла иначе определить для себя Грегора и свое отношение к нему; с ним ей было просто и хорошо, не так, как с Колли, с этими его порой менторскими замашками и предупреждающими взглядами, которые он бросал на нее, стоило ей только выказать чуть большую веселость против обычного, то есть обычного по его представлениям.
Время шло, а с Новым годом между тем дело поворачивалось то так, то этак; встреча у Герберта отменялась, снова назначалась, и все шли переговоры и выяснения: то Генри отказывался приехать, если будет Фридрих, этот старый догматик и сталинист, то хибара подвергалась сомнению — может, она и не отапливается вовсе, и Колли перед рождественскими праздниками заявил по телефону, что с него довольно, пусть там кто хочет встречает Новый год, но только, пожалуйста, без него. Сибилла запаслась двумя бутылками шампанского, не слишком сожалея о том, что вечер, кажется, расстраивается: так оно, пожалуй, и лучше — тихо-мирно проводить старый год и встретить новый, а что еще нужно?
Двадцать седьмого декабря Сибилла еще съездила в музей. Клаге, коллега по отделу, встретил ее удивленным возгласом: как, разве она не в отпуске?! Сибилла кивнула — но предисловие к каталогу она закончила уже в рождественские праздники, и ей не терпелось отнести все это, фотографии и прочие материалы, еще в старом году, чтобы уж больше не думать о работе.
Клаге посетовал, что еще несколько батарей центрального отопления вышли из строя. «Если оно так и дальше пойдет, то музей можно закрывать до весны». Сибилла только кивнула в знак согласия, она положила папку в письменный стол — в новом году материалы каталога можно будет отправить в типографию — и заперла ящик. Впереди отпуск, отдых, ни музея, ни работы — она пожелала Клаге всего хорошего в наступающем году, и он подал ей пальто.
Овчарка сторожа, как всегда, зарычала на нее, когда она пробегала мимо. Сибилла терпеть не могла овчарок, и все на свете овчарки, казалось, чувствовали это. Сторожу она тоже пожелала всего доброго в новом году, и тяжелая дверь музея захлопнулась за ней.
Читать дальше