Прожектора, закрепленные на стене бельэтажа, были прикрыты синими светофильтрами – в цвет воды у побережья Капри. На сцену лились лучи всех оттенков голубого, вызывая в воображении мерцание морских волн. Ники проследовал за Поли, чтобы занять свое место на авансцене. Все чувства его обострились до предела, он слышал в кулисах шепот: «Ни пуха ни пера», шелест программок в зале и знакомый гул голосов его домочадцев, пока он шел через сцену.
Поли-Антонио повернулся к Ники:
– Остаться дольше вы не хотите? И не хотите, чтобы я шел с вами?
Ники посмотрел на него, зная, что следующая реплика – его, но не мог ее вспомнить. Он глубоко вдохнул. Поли тихо подсказал ему, направляясь в глубину сцены: «Не взыщите, но…» Однако суфлерство не помогло. Ники стоял неподвижно, залитый синевой беспредельной, текучей и неосязаемой.
Палаццини и Де Пино подались вперед, не совсем понимая, в чем дело, но чувствуя – происходит что-то ужасное. Сэм Борелли безмолвно произносил слова Себастьяна, стоя в конце зрительного зала.
Находчивый Поли подал свою следующую реплику, надеясь вывести Ники из ступора. Он знал, что когда актер пропускает реплику, то ее надо немедленно забыть, и пусть представление идет своим чередом.
– Позвольте мне все-таки узнать, куда вы направляетесь.
Фрэнк подпирал стену партера позади балюстрады, скрестив руки на груди, и тайком ликовал, что этот артишок в колготках сейчас провалится, а Калла шагнула к отцу и встала рядом.
Гортензия в бельэтаже подалась вперед.
– Давай же, Ники, – шепнула она чуть слышно, – давай!
Ники повернулся к зрителям, и голубые прожекторы, словно прохладные воды, освежили его, вернули к жизни, в пьесу, в эту сцену, в эту роль и в этот самый миг.
– Нет, сударь, право же; намеченное мною путешествие – простое скитальчество. Но я вижу в вас такое замечательное чувство скромности, что вы не станете выпытывать у меня то, что я хотел бы оставить про себя; поэтому пристойность тем более велит мне открыться самому. Так вот, вы должны знать обо мне, Антонио, что мое имя – Себастьян, которое я сменил на Родриго. Мой отец был тот самый мессалинский Себастьян, о котором, я знаю, вы слышали. После него остались я и сестра, с которой мы родились в один и тот же час. Отчего не угодно было небесам, чтобы так же мы и кончились! Но вы, сударь, судили иначе, потому что за какой-нибудь час до того, как вы извлекли меня из морского прибоя, моя сестра утонула.
Калла торжествующе приподнялась на цыпочки, когда Сэм одобрительно кивнул. Руки Гортензии взметнулись вверх, она беззвучно воскликнула «Аллилуйя!», а семейство Палаццини хором облегченно выдохнуло и откинулось на спинки кресел. Ал Де Пино по-прежнему сидел прямо, презрительно взирая на будущего зятя. Что за мужчина наряжается в обтягуши? И почему этот тип в обтягушах женится на его дочери?
Конни украдкой оглядела зал. Как только она увидела одобрение зрителей, его победа тут же стала ее собственной победой. Губы ее расползлись в улыбке, которая так и осталась на лице до самого занавеса. Пичи, вспотевшая так, словно ее окатил проливной дождь, оттянула влажную ткань на подмышках, чтобы проветриться.
А на сцене Ники окунулся в пьесу, вспомнив свою роль. Стараясь не переиграть, не приукрасить, он вслушивался, двигался точно и отчетливо произносил слова. Сэм заметил, что Калла особенно пристально следит за Ники во время сцен с его участием. Калла приметила, что отец смотрит на нее. Без лишних слов он знал, что происходит, и она знала, и знал Фрэнк Арриго.
После спектакля обе семьи и несколько зрителей ждали актеров в фойе. Чтобы отпраздновать дебют Ники, Роза принесла бумажные стаканчики и несколько бутылок холодного шампанского, оставшегося после премьеры.
Едва Ники появился, его со всех сторон обступили тетя, дядя и кузены. Джио схватил его в охапку:
– Поверить не могу, что ты все это выдержал до конца.
– Да и ты, Джио. Это же твоя первая пьеса, да?
– Ага. Если не считать «Герту в чулочках». Смотрел ее в Поконо.
– Высокий класс! В этом весь мой Джио. И как ты только запомнил такую кучу строчек, Ники? – восхитилась Мэйбл.
– Они просто сами слетали с губ в нужное время.
– Ты был такой красивый в сцене свадьбы! – млела Лина.
– А язык вас не смутил? – спросил их Ники.
– Со временем начинаешь понимать, – заметил дядя Дом. – Как будто приехал в чужую страну, слушаешь-слушаешь, и наконец люди становятся тебе понятны.
Читать дальше