Адриана Триджиани - Поцелуй, Карло! [litres]

– Брак продолжается, пока смерть не разлучит нас. Так в Библии написано, – непреклонно сказал Луи.

– А еще в ней говорится, что Он пришел, чтобы дать тебе жизнь, и эта жизнь будет более изобильной. Ну а наша прежняя жизнь – сплошная бесхлебица. Нужда. Это неправильно, Луи.

– О чем это ты?

– Я все знаю, Луи. Я видела тебя с той вдовой.

– Это была церковная встреча, – пожал он плечами.

– Я не о церкви говорю, Луи, а о поцелуях на перекрестке. Но оставим это в стороне, поскольку это не причина того, что я собираюсь сделать. Просто еще один факт в длинной череде, в придачу к твоей и моей правде.

– Гортензия…

– Луи, дай мне сказать. Нам уже давно пора об этом поговорить. Я сорок лет старалась дать тебе понять, что ты – достойный человек. Я даже одевала тебя, купила итальянский костюм, наглаживала тебе хлопковые рубашки с французскими манжетами. Купила тебе в «Уонамейкере» английский шелковый галстук. Я не могла себе его позволить и потому взяла в рассрочку. И семнадцать месяцев за него выплачивала, помнишь? Я экономила как могла и купила тебе машину, чтобы ты ехал по улице и чувствовал себя человеком.

– Я благодарен тебе за все, что ты сделала.

– Я вырастила девочек, дала им образование. Сидя за этим столом, я делала с ними домашние задания даже тогда, когда глаза у меня сами закрывались от усталости. Я выучила наших дочерей хозяйствовать – обе умеют отгладить шелк без единой складочки, и, когда я последний раз проверяла, Макси умела печатать сто четыре слова в минуту, но у нее длинные пальцы, ты знаешь, а вот Мэри, приложив больше усердия, печатает девяносто два слова в минуту. Они – чудо из чудес. И это ты дал их мне. И ежедневно я благодарила Бога и просила Его благословить тебя и их.

– Я люблю наших девочек.

– Знаю, что любишь. А еще я заботилась о твоей матери. Я забрала ее к нам в дом жить и относилась к ней с уважением, как к собственной матери, вплоть до ее смерти. Я мыла твоей матери голову, раз в неделю укладывала ей волосы и каждое воскресенье водила на службу в Эвервудскую Африканскую методистскую епископальную церковь, а каждую среду вечером – на библейские чтения, хотя это и не моя церковь и не моя библейская группа.

– Она очень ценила это.

– Я меняла ей церковные шляпки – соломенную на лето и фетровую на зиму. Прикрепляла на тулью шелковые розы весной и гроздь винограда из зеленого перламутра осенью, чтобы она знала: она – особенная, а ее шляпка – подтверждение тому. Всякий раз, получая комплимент за свою шляпку, она поворачивалась ко мне и подмигивала. Я делала это не ради себя. Я делала это не ради нее. Я делала это ради тебя.

Луи резко отодвинул стул от стола.

– Так вот, я не говорю, что ты плохой человек. Я не знаю всего, чем ты занимался, выходя из этого дома. Я не спрашивала, с кем ты был и почему ты был с ними, никогда не спрашивала, потому что ответ означал бы, что мне пришлось бы что-то делать с этим знанием. А правда в том, что я уставала. Мне хватало забот и на работе, и по хозяйству, и в семье. Но теперь девочки уехали, они скоро заживут сами по себе, твоя мать умерла, и остались только мы с тобой. А я не чувствую себя ни счастливой, ни несчастной. Я на острове Ничто, где мечты не рождаются, но зато и не умирают. Их просто не существует. И это не жизнь. Тебе, может быть, и хорошо в этом Ничто, а мне плохо.

– Прости, Гортензия.

– Извинения приняты. И прими мои, в свою очередь. Я тоже несу ответственность. Я думала, что мы сможем заново начать с того места, когда у нас еще не было девочек. Но теперь я знаю, что юность не будет ждать там, по ту сторону мудрости.

– Не будет. – Луи положил голову на руки.

– В Розето я кое-что о себе узнала. Я узнала, что могу импровизировать на ходу, могу выходить сухой из воды. А здесь я тонула в каждой мелкой лужице с тех пор, как родила Макси. Да-да, с тех самых пор. Но в этом нет твоей вины. Как только я закончила создавать тебя, мне нужен был новый проект. Тогда я этого еще не осознавала. Я воображала, что новый проект явится сам собой, и, когда наши дети были готовы, мой рабочий стол оказался пуст. А в Розето я научилась готовить подливку. Не такую, как наша, – не коричневую. А такую, какую готовят итальянцы. И вот я затеяла дело с Олдфилдами. А за то, что я оставалась с тобой все эти годы и ты подарил мне двух прекрасных дочерей, я собираюсь отдать тебе половину всего, что заработаю. Если я смогу в качестве прощального подарка сделать тебя богатым, я с удовольствием это сделаю. Но ты тоже сделай мне подарок – собери свои вещи и покинь этот дом. Пришло время тебе жить с кем-то, кто тебя любит. Пора разделить постель с той, кто не отворачивается от тебя во сне. Ну что, договорились?