Харуки Мураками - Ускользающая метафора

— Ну и каково вам было с нею вблизи? — спросил я.

Мэнсики досадливо улыбнулся.

— Признаться, я толком ничего не разглядел — так сильно волновался.

— Но ведь что-то все-таки удалось?

Мэнсики кивнул.

— Конечно.

Затем он на время умолк, после чего поднял на меня взгляд и посмотрел очень серьезно.

— Ну а вам как все это показалось?

— Показалось — что именно?

Лицо Мэнсики опять слегка покраснело.

— Есть что-нибудь общее в наших лицах? Вы же художник — и столько лет профессионально пишете портреты. Кому как не вам в этом разбираться?

Я кивнул.

— Верно. У меня недурной опыт, и я быстро улавливаю особенности лиц. Но все ж не настолько, чтобы определить, родные вы отец и дочь или нет. В мире полно совершенно не похожих друг на друга родителей и детей, и при этом есть довольно много чужих людей, похожих друг на друга как две капли воды.

Мэнсики глубоко вздохнул — такое ощущение, будто всем своим телом. Он зачем-то потер ладони.

— Я не прошу вашей экспертизы — просто хочу узнать ваше личное впечатление . Пусть это даже какие-то мелочи. Если вы заметили хоть что-то — поделитесь со мной, прошу вас.

Я немного задумался, после чего сказал:

— Если говорить о чертах ваших лиц, особого сходства между вами нет. Но мне показалось, что в глазах у вас все-таки есть что-то общее. Причем я ловил себя на этой мысли не единожды.

Он смотрел на меня, крепко сжав рот.

— Значит, глаза у нас похожи?

— Возможно, тем, что взглядом откровенно передаются чувства? Например, любопытство, воодушевление, удивление или же сомнение, протест. Все это едва заметно, однако глаза выдают. Лица у вас обоих не очень выразительны, а вот глаза действительно служат окнами души, как говорится. У других людей все совсем не так: мимика вполне богатая, а вот глаза не такие живые.

Мэнсики, похоже, это удивило.

— И у меня, значит, такие глаза?

Я кивнул.

— Я этого никогда не сознавал.

— При всем желании таким наверняка невозможно управлять. По крайней мере — сознательно сдерживать на лице чувства, когда они проявляются, накапливаясь в глазах. Но если не следить за ними внимательно, ничего не уловишь. Обычный человек вряд ли такое заметит.

— Но вы же смогли.

— Распознавать чувства — можно сказать, моя профессия.

Мэнсики чуть задумался над моими словами, а потом сказал:

— Это у нас с ней, значит, общая черта. Но вот родная она мне дочь или нет, этого вы определить не можете?

— Глядя на человека, я получаю какие-то художественные впечатления и очень их ценю. Однако такое впечатление и объективная реальность — разные вещи. Впечатление ничего не доказывает. Оно как легкая бабочка в потоке ветра, и толку от него почти никакого. Но как же вы сами — не ощутили ничего особенного, увидев ее перед собой?

Он несколько раз качнул головой.

— Что можно понять после единственного короткого взгляда? Для такого времени нужно побольше. Надо привыкнуть быть вместе…

И он снова медленно покачал головой. Засунул руки в карманы пиджака, будто что-то искал в них, но вскоре вынул — точно забыл, что искал. И продолжил:

— Хотя нет — вопрос, конечно, не в количестве раз. Чем больше мы с нею будем встречаться, тем больше нарастать будет смятение, так что вряд ли у меня получится сделать какие-либо выводы. Кто знает? Быть может, она моя родная дочь, а может, и вовсе нет. Теперь уже мне все равно. Главное в том, что, когда я ее вижу, от одной лишь мысли о такой вероятности, от одного касания к гипотезе по мне всему вмиг растекается, пульсируя, новая свежая кровь. И волей-неволей я начинаю задумываться — неужто я понимаю, в чем смысл жизни?

Я молчал. Мне абсолютно нечего было сказать ни о его душевных порывах, ни о его определении смысла жизни. Мэнсики бросил взгляд на тонкие — и по всему виду очень дорогие — наручные часы и неуклюже, будто корчась, поднялся с дивана.

— Я должен вас поблагодарить. Если б не ваша поддержка, я бы в одиночку с этим всем не справился.

Сказав только это, Мэнсики шаткой походкой направился к дверям, неспешно обулся, завязал шнурки, после чего вышел на улицу. Я с крыльца наблюдал, как удаляется его машина. Стоило «ягуару» пропасть из виду, как окрестности опять погрузились в тишину воскресного дня.

Часы показывали начало третьего. Я очень устал, поэтому вытащил из шкафа старое шерстяное одеяло, накинул на себя и прилег на диване вздремнуть. А когда открыл глаза, было уже начало четвертого. Лучи солнца падали в комнату под другим углом. Странный мне выдался день, и я никак не мог для себя понять: двигаюсь я вперед, отступаю назад — или же топчусь на одном месте. У меня словно бы сбилась стрелка компаса. Вот есть Сёко Акигава, есть Мариэ — а еще есть Мэнсики. Каждый излучает особый мощный магнетизм, а посередке, в окружении этой троицы — я. Сам по себе, без каких-то намеков на схожую силу.