Дэвид Безмозгис - Наташа и другие рассказы

Когда первоначальные восторги схлынули, реальность вступила в свои права. Кроме итальянцев из Центра и нескольких друзей из России, никто не знал о существовании массажного кабинета Романа Бермана. Первым пациентом отца был Борис Краснанский из Ташкента, чей работодатель обеспечивал своих служащих скромной страховкой. Он прекратил ходить на массаж, как только исчерпал сумму страховки, и потребовал, чтобы отец вернул треть денег, как-никак он оказал ему услугу. Джо Галатти, оптовый торговец тканями, каждый раз приходил с бутылкой домашнего вина и рассказывал отцу о своих проблемах с сыном. Джо говорил с сильным итальянским акцентом, и папин английский оставался по-прежнему далек от совершенства. Сеанс массажа заканчивался вместе с вином в бутылке. Сэл, практически ушедший на пенсию подрядчик, приходил вместе с двоюродным братом своей жены. Тот приехал из Неаполя и упал с лесов, не проработав и недели. Он вообще не говорил по-английски и не умел водить машину. Сэл чувствовал себя виноватым и каждую субботу возил родственника жены на массаж, чтобы она могла отдохнуть. Пока отец занимался пациентом, Сэл сидел за ширмой и читал «Ридерз дайджест». У Джо и Сэла были самые лучшие намерения, и они хорошо относились к моему отцу. Но перестали ходить к нему после нескольких сеансов. Итальянский центр, с сауной и знакомой компанией, оказался более привлекательным. Место отца занял другой массажист из России, и хотя все клялись и божились, что «до Романа ему далеко», это слабо помогало. Неудобство отодвинуло преданность на второй план, и вскоре отец остался без клиентов.

Предчувствуя нечто подобное, он не спешил увольняться с фабрики шоколадных батончиков. Это выводило отца из себя, но что еще ему оставалось делать? Искать место на другой фабрике не имело смысла, а о том, чтобы снова просить пособие по безработице, не могло быть и речи. Родителям потребовалось два года, чтобы встать на ноги, и они были не готовы все потерять. Поэтому отец принял решение пять дней в неделю работать на фабрике, а по выходным сидеть в массажном кабинете. Как только у него появится достаточно клиентов, он уволится и целиком сосредоточится на собственном бизнесе. Дискуссия не прекращалась. Увольняться или не увольняться. Но когда первые клиенты пропали, отец начал сомневаться в том, что сможет когда-либо уйти с фабрики. Родители не считали нужным скрывать от меня происходящее. Как будто у них вообще не было секретов. Я в свои девять лет много чего им не рассказывал, но мама с папой любую тему обсуждали в моем присутствии и нередко обращались ко мне за советом. Они понимали, что я, несмотря на возраст, не такой чужой в этой стране, как они.

Поскольку его бизнес явно шел ко дну, отец последовал совету друзей и обратился за помощью к раввину. К нему многие обращались за помощью: Феликс, когда искал работу, Олег, когда хотел выгодно продать подержанную машину, Робик и Ида, когда им нужен был поручитель в банке. Предполагалось, что к проблемам русских евреев раввин относится с особым сочувствием. Чтобы увеличить шансы на успех, отец взял меня с собой.

Мама погладила мои штаны и выдала чистую рубашку-поло — она хотела, чтобы я произвел хорошее впечатление на раввина. Мы с отцом надели кипы и, взявшись за руки, вошли в синагогу, которая находилась неподалеку от его массажного кабинета. Я нечасто проводил время с отцом, поскольку он всегда либо работал, либо страдал из-за отсутствия работы. Пока мы шли в синагогу, я болтал про школу и свои планы попасть в отборочную команду в летней футбольной лиге. Было теплое июньское воскресенье. Наверное, на большинство людей, выбравшихся на улицу, — мужчин на лужайках перед домом, женщин с хозяйственными сумками, пенсионеров в «бьюиках» — мы производили приятное впечатление. Отец и Сын. Воскресная прогулка.

Сидя через стол от раввина, отец боролся с английским языком и чувством собственного достоинства и рассказывал о своих проблемах. Я тихо сидел рядом, приняв, как приличествовало случаю, несчастный вид. Зная, в каком положении находится наша семья, я испытывал сложное чувство стыда: я стыдился отца, стыдился того, что стыжусь отца, и даже стыдился раввина, который казался мне неплохим человеком. Он был моложе папы и, словно стремясь компенсировать недостаток лет, держался торжественно, словно на богослужении.

Отец рассказал раввину о своем опыте. О том, что много лет тренировал олимпийских атлетов, которые под его руководством поднимали невообразимые тяжести. Рассказал, что работал массажистом в лучших санаториях на Балтийском побережье. Что потратил месяцы на подготовку к экзамену. Рассказал о дипломе, который ему выдал Совет директоров ассоциации массажистов, о фабрике шоколадных батончиков, своем кабинете и о том, как сильно он хочет работать по специальности. Отец также рассказал раввину о еврейской школе и о том, какой я прилежный ученик. Предложил лично убедиться, как хорошо я выучил язык. Хотя раввину явно было неловко, он все же задал мне вопрос на простейшем иврите: