Дэвид Безмозгис - Наташа и другие рассказы

На волне всеобщего доверия мы расслабились. Если раньше мы обязательно, перед тем как отцепить поводок, спускались в овраг шагов на тридцать, то потом сократили расстояние до десяти, до пяти шагов, а в итоге и вовсе отпускали Тапку на газоне между стоянкой и оврагом. И не по лени или беспечности, а потому, что нам хотелось доказательства Тапкиной любви. Она мчалась на наш зов — и это было свидетельством ее любви, терпела в лифте, позволяла чесать ей животик — и это тоже было свидетельством, все это было свидетельством, но не доказательством. Доказательство тут могло быть одно. Мы интуитивно понимали одну простую истину: любовь не нуждается в поводке.

Хотя в ту первую весну большинство из того, что говорилось вокруг, оставалось для меня загадкой, ручеек понимания мало-помалу заполнял резервуар в моем мозгу, и там накопился скромный бассейн знаний. К концу мая я выучил песенку про алфавит. В телевизоре услышал фразочки «как жизнь, док?» и «шик-блеск». А на детской площадке подхватил слова «придурок», «чокнутый» и «педик» и не упускал возможности блеснуть приобретенными познаниями.

Как-то днем, в овраге, мы с Яной добрый час по-всякому кидали клончика и теперь, припорошенные солнечной пыльцой, развалились на траве. Я обзывал сестру «придурочной», «чокнутой» и «педиком», а она меня — «педиком», «придурком» и «чокнутым».

— Придурочная.

— Педик.

— Чокнутая.

— Тапка, принеси клончика.

— Придурочная.

— Педик.

— Давай сюда, Тапка-лапка.

— Чокнутый.

Мы продолжали в том же духе, но потом Яна вдруг кинула клоуна и сказала: «Придурочная, принеси клончика». Поначалу я не понял, нарочно она это или у нее случайно вырвалось. Но Яна, когда я на нее посмотрел, торжествующе улыбалась.

— Чокнутая, принеси клончика.

Я смотрел, как Тапка радостно скачет за клончиком, и до меня вдруг впервые дошел грубый смысл этих слов.

— Не смей говорить такое собаке.

— С чего это?

— Нехорошо так.

— Она же не понимает.

— Все равно.

— Что ты как маленький. Давай, придурочная, давай его мне, дорогая моя.

Довольная собой, Тапка сложила клончика к моим ногам.

— Смотри, ей нравится.

Я держал клончика в руках, а Тапка в нетерпении скребла когтями по моим штанинам.

— Скажи «придурочная» и кидай.

— Я не буду ее обзывать.

— Ты что, боишься, придурок?

Я швырнул клончика ей в голову, но промазал.

— Придурочная, принеси клончика.

Как только клончик вылетел у меня из руки, ничуть не оскорбившаяся Тапка размытым белоснежным пятном метнулась в траву. Я убеждал себя в том, что мое «придурочная» относилось только к Яне, но это было не так.

— Говорила тебе, педик, ей без разницы.

Но я все равно подумал: «Бедная Тапка» — и огляделся в поисках обвиняющего перста. Однако день был по-прежнему роскошен и безмятежен: над головой порхали воробьи, шмели кружили над цветами, а Тапка настигла клончика под кустом сирени. Наказания не воспоследовало, и это меня потрясло.

Яна сказала:

— Я домой.

Когда она зашагала прочь, я увидел, что в руке у нее Тапкин поводок. Она шла и беззаботно им помахивала. Я окликнул ее; Тапка тем временем снова принесла мне клончика.

— Отдай поводок.

— Зачем?

— Ты что, глупая? Отдай поводок.

— Да не нужен он тебе. Ее хоть придурочной назови, все равно послушается. Она не убежит.

Яна отвернулась и продолжила свой путь. Я звал ее, но она и ухом не вела. Ее удаляющаяся спина выражала тупое упрямство. Руководствуемый скорее злостью, чем разумом, я решил, что если Тапка окажется ближе к Яне, то и ответственность ляжет на сестру. Я поднял куклу и изо всех сил швырнул ее в сторону автостоянки.

— Тапка, принеси клончика.

Клончик, кувыркаясь, взлетел в воздух. Я вложил в бросок всю силу своих шести лет, но все равно не смог запустить куклу по-настоящему далеко. Судя по траектории, она должна была упасть шагов за двадцать от края обрыва. Вслед за летящей куклой, задрав голову, стремглав понеслась Тапка. Кукла зависла в верхней точке и пересеклась в своем полете с воробьем. Птица вильнула в сторону Финч-авеню, клоун шмякнулся на асфальт. Не сводя глаз с птицы, Тапка промчалась мимо него.

Тысячу раз мы кидали Тапке клончика и тысячу раз Тапка его приносила. Но кто знает, как устроены мозги у собаки? То она думает, что клончик — это клончик, а то вдруг — раз! — и клончик превращается в воробья.

Я закричал Яне: держи Тапку, — но та на моих глазах, по-прежнему всецело поглощенная воробьем, прошмыгнула мимо Яны и выскочила на проезжую часть. С моего места на склоне оврага мне не было видно происходящего. Я увидел только, что Яна бросилась бежать со всех ног, и услышал кошачий визг покрышек, а затем тонкий, надрывный вой.